Игорь Поль - Путешествие Идиота

Боль в правой ноге. Еще один отчаянный прокусил мне штанину выше голенища ботинка и захлебывается теплой струйкой, не в силах разжать челюсти. Он так и умирает с перебитым каблуком хребтом. Висит, обливаясь моей кровью. Я исполняю дикую, исполненную отчаянья джигу — все новые бойцы взбираются наверх и бросаются в атаку. Боль в ногах становится невыносимой. Штанины превращаются в лохмотья и новые укусы вырывают из меня клочки мяса. Кровь струится по ногам, хлюпает в ботинках, ее запах сводит штурмовые колонны с ума — они действуют как миллион маленьких стремительных лохматых дьяволов с красными глазами-бусинками и жесткими щетинистыми мордами. Они разбегаются и пулей взлетают по живой лестнице, бросаясь в атаку. Они рвут меня на кусочки. Они пьянеют от глотка крови. Движения их дерганые, словно у ускоренных в сотню раз крохотных боевых биороботов, за ними просто невозможно уследить глазами.

Боль. Ноги погружены в кипящее масло. Я танцую по скользкой от крови и выпущенных крысиных кишок раскаленной сковороде. Я перестаю понимать кто я и что со мной. Танец отчаянья сводит меня с ума.

«Боевой режим…»

И я топчу ногами-тумбами полчища неопознанных целей. Раздавленные, с выпущенными наружу внутренностями, они все еще пытаются вцепиться в мое стальное тело, пока я не сбрасываю их вниз, где они пополняют меню ожидающих очереди попытать удачу. Я кручусь, с размаху бью телом о стену, давя уже и тех, кто добрался до моей спины. Азарт битвы, как предсмертная боевая песня, переполняет меня. Моя боль питает и усиливает его. Я вою в диком восторге. Я разбрызгиваю кровь-смазку, кровь-гидравлическую жидкость, кровь-топливо. Моя кровь смешивается с кровью моих врагов. Моя площадка — поле смерти и мои враги, даже не думая отступать, понимают это, бросаясь на нее с обреченностью запрограммированных умереть гладиаторов. Я расширяю поле боя, сваливаясь вниз прямо в живой мохатый упругий вал. Я захватываю инициативу. Чужая кровь течет у меня меж пальцев. Мои зубы откусывают морды и вырывают куски мяса из жестких, будто резиновых, боков. Я падаю на колени всей своей полуторатонной тушей. Я опускаю тяжелые конечности сверху вниз и поднимаю назад отчаянно сопротивляющиеся и царапающие мою тусклую поверхность жилистые тела, чтобы раздавить их в кулаках и отбросить в стороны. И все новые и новые блестящие бусинки сходят с ума от запаха горячей плоти и ползут, ползут ко мне из темноты. Пища! Сегодня я оздоровляю крысиное племя, убивая неудачников и давая еду остальным на много дней вперед. Жизнь! Она утекает из меня с каждой каплей. И я уже не надеюсь победить. Я готов умереть и знаю, что мне это не впервой, и все, что я желаю сейчас — это продать мою никчемную жизнь так дорого, как только можно.

И с осознанием того, что надежды больше нет, я сам превращаюсь в дикого яростного дьявола, вестника смерти, кровавый смерч, отнимающий души. И вдруг все кончается. Полчища врагов спешно ретируются перед невидимой опасностью. Что-то или кто-то, как огромная крыса размером с человека, мохнатой тенью бросается ко мне. Его неестественно длинные и прямые верхние конечности похожи на манипуляторы боевого робота. Он размахивает ими с непостижимой скоростью, насаживая на концы по паре дергающихся тел за один раз. Я выхожу навстречу новому противнику. Я готовлюсь к бою. Выбираю позицию там, где на палубе меньше крови. И огромная крыса встает на задние лапы. Перехватывает свои манипуляторы одной лапой, так похожей на человеческую. И говорит мне: «Привет, братан. Надолго сюда?»

Боль, которую я испытываю при выходе из боевого режима, трудно описать. Я обессиленно сажусь на корточки. Трясутся руки. Триста двадцатый старается утихомирить мои нервные рецепторы. Сообщает о потере крови и значительных повреждениях кожного покрова. Как только я могу шевелить языком, тут же спрашиваю:

— Ты кто?

— Я-то? Интересный вопрос… — Существо, укутанное в длинное одеяние из крысиных шкур запускает пятерню в копну волос и яростно чешется. — Зови меня Робинзоном. В самый раз будет. Чем тут не необитаемый остров?

— Какой такой остров?

— А, проехали. Забудь. Кен я. Так и зови.

— А я Юджин. Я тебя за крысу в темноте принял.

— Бывает. Я иногда сам себя за крысу принимаю, — хихикает Робинзон. И кричит в темноту: — Эй, Пятница! Вали сюда, у нас гости!

Из темноты осторожно выступает крыса. Нет, не так. КРЫСА. Сибирский кот подох бы от зависти, глядя на ее комплекцию. Или от страха. И вот этот мутант подходит ко мне спокойно, встает на задние лапы и обнюхивает. Готов поклясться — он мне в глаза посмотрел. А потом на Робинзона своего. А тот ему кивнул. Сказал: «Друг, друг». И тот меня за своего признал. Какое-то тепло от него, как от человека, пошло. Ей-ей. Даже собак, уж на что умниц, и тех я так не чувствовал. Обошел он меня кругом, этот самый Пятница, осмотрел сочувственно. Казалось, даже головой покачал. Типа: «ну и уделали же тебя, чувак». И спокойно начал рыться на месте моего побоища. Трупы крысиные поцелее в кучу стаскивать.

— Что стоишь, Юджин? Давай, помогай. Пока зверушки не застыли, надо освежевать да выпотрошить. Чего ж добру-то пропадать?

— Ты что — ешь их?

— А чего — мясо и мясо. Жаль, огонька нету. Ну да я их на решетках климатизатора вялить приспособился. И мороженое оно тоже ничего.

К горлу моему немедленно подступили рвотные позывы. Спасло только то, что в полет меня, как всегда, на пустой желудок выпустили.

— Ты вот что, парень. Если жить хочешь — делай что говорю. А нет — отсек большой. Места всем хватит. К вечеру тебя уже так обглодают, хоть в музей сдавай, — голос у Кена был ровный. Глухой, правда. Отвык он тут много разговаривать, факт. Но я сразу понял — другого шанса не будет у меня. И еще — что снова мне повезло. Не как сыну миллионера, но тоже ничего. Уж лучше так жить, чем в крысиное дерьмо превратиться.

И я начал помогать Пятнице трупы складировать. А Кен их стал шустро так потрошить. Рядом с ним сразу три кучки образовалось. Одна — шкурки снятые. Вторая — разделанные тушки, похожие на кроликов из мясного магазина. Третья — внутренности.

— Это подкормка для ловушек. Тут все в дело сгодится, — так мне Кен сказал, когда увидел, как я на кучу кишок смотрю. — Из шкур одежку тебе справим. В своей ты долго не протянешь.

— Слушай, а чего крысы-то разбежались?

Кен усмехнулся, не прерывая работу. Разделывал тушки он маленьким кусочком стекла.

— А боятся они меня. Я им сразу показал, кто в доме хозяин. Вожаков их стай выследил и убил. И новых вожаков тоже убил. И еще потом, кто не понял. У самых непонятливых выводки передушил. А те, кто остался, смекнули: со мной лучше дел не иметь. Так что я тут навроде крысиного дьявола. Как появлюсь — все разбегаются. Поначалу-то они на меня охотиться пытались. Но я их столько перебил, что потом месяц только вырезку одну ел. А сам от них на антресолях прятался, как уставал. Ну и потом, чтобы не забывали, что к чему, с десяток тварей в сутки гашу. Для профилактики.