Михаил Михеев - Путь домой

– Мурзик!

Котенок хозяина услышал и успокоился моментально. А вот княгиня, наоборот, завизжала как резаная… Петр даже испугался, что оглохнет, – во всяком случае, протрезветь он от ее визга ухитрился очень быстро, и голова тоже заболела сразу же. Боги, ну кто дал этой женщине такой противный, визгливый голос? Уши – как будто ватой заткнуло. И, главное, было бы из-за чего, совершенно банальная ситуация, полез незнакомую зверюгу за хвост дергать и получил пару царапин. Следить за своим чадом мелкопакостным надо было лучше, раз уж такая нервная.

Именно это Петр княгине и сказал, после того как окончательно успокоил Мурзика. Последнее было, кстати, непросто – очевидно, чуткие уши зверя, куда более чувствительные, чем человеческие, визг раздражал еще сильнее, чем хозяйские. И ведь никак не остановится! Могучие легкие у бабы, ей бы в трубачи идти – цены бы не было.

Постепенно визг стал стихать – очевидно, даже здоровые, непрокуренные женские легкие имеют какой-то предел прочности. Зато Петр смог теперь разобрать в нем отдельные слова и даже предложения. Ващще!!! Так даже их боцман не выражался. Нет, ну чес-слово, натянуть анус на уши… Красиво, не будь княгиня женщиной – давно бы получила за такое по лицу.

А вот то, что она, оказывается, требовала немедленно пристрелить «эту тварь», Петру решительно не понравилось. Это его кот, а значит, для курсанта он куда важнее, чем и княгиня, и ее отпрыск, вместе взятые. Честно говоря, если бы Петру надо было выбирать, кого пристрелить, кота или пацана, то он пристрелил бы княжонка, совершенно не раздумывая, потому как в его личной табели о рангах Мурзик стоял выше абсолютно чужих ему людей даже не на ступеньку, а на целый лестничный марш. Именно эту мысль он максимально честно и доступно озвучил, предупредив всех присутствующих, что никаких угрызений совести, если что, чувствовать не будет.

Как ни странно, княгиню это не успокоило, а разъярило еще больше. Если с точки зрения курсанта, вопрос был исчерпан, то его оппонентка, очевидно, так не считала. При этом в самом незавидном положении оказалась ее охрана – с одной стороны, они должны были ее охранять, с другой – охранять было в общем-то не от кого. Вступаться за пацана, который был исключительно сам виноват и вдобавок практически не пострадал, они были вроде как бы и обязаны, а вроде как и нет. А связываться с хорошо подготовленным, вооруженным и решительно настроенным человеком ради такой глупости – не самое умное занятие, тем более что находились они не дома, а на нейтральной территории. Будь их командир моложе и менее опытным, он бы, конечно, скомандовал скрутить Петра, а котенка и впрямь пришибить, чтобы не ссориться с теми, кто платит, однако он дожил до своих лет не потому, что имел за душой только могучие мускулы да умение владеть оружием. Если человек, имея перед собой толпу противников, обладающих подавляющим численным перевесом, не только не боится их, но и ведет себя нагло донельзя – это неспроста. Или он блефует, или и впрямь чувствует себя достаточно сильным, чтобы разделаться с противниками. Возможен, правда, и третий вариант, когда наглец просто дурак, но рассчитывать на подобное было не менее глупо. И все же он решился, подошел и протянул руку:

– Сынок, отдай зверя.

– Грабки убери, папаша . – Последнее слово курсант произнес с нескрываемым презрением. – Заткни эту бабу и оставь нас в покое. Пусть лучше за своим щенком смотрит, чтоб куда не надо не лез.

– Слушай, не обостряй, а? Я по-хорошему прошу… – Воин, похоже, надеялся еще на относительно мирный исход конфликта.

– Убери зубы – вырву! – окрысился курсант.

Очевидно, начальнику княжеской охраны даже в голову не могло прийти, что больше с ним разговаривать не будут. Возможно, он рассчитывал, что молодой (а Петр и впрямь был молод) нахал повыделывается, потешит свой гонор да и уступит перед превосходящими силами: все-таки их, считая и его самого, было четверо – и все опытные, хорошо вооруженные воины. Не чета тем молокососам, которых Петр буквально только что вышвырнул из зала. А может, для него дикой была сама мысль, что кто-то осмелится у всех на глазах напасть на охрану княгини. Петр в шевеление его извилин всматриваться не собирался, он просто выпустил Мурзика, схватил неосмотрительно протянутую к нему руку за запястье, резко рванул на себя и пробил кончиками пальцев в горло собеседника.

Будь воин готов к такому повороту событий, ничего бы у Петра не получилось, но фактор внезапности сработал. Воистину, атака – лучший вид обороны, и курсанту оставалось лишь добавить рухнувшему на стол хрипящему противнику по голове, чтобы вывести его из игры надолго. Не теряя времени на то, чтобы отпихнуть лишенное сознания тело, он резко нырнул под стол и выкатился с другой стороны уже с палашом в руке.

К чести княжеской охраны, два воина из трех среагировали вполне адекватно и вскочили, успев обнажить мечи. Правда, один из них тут же рухнул, Петр даже не понял почему, но второй атаковал умело и решительно. Петр уступал ему и прекрасно понимал это, хорошо хоть, он учился драться на тесной, качающейся корабельной палубе, поэтому в заставленном столами помещении неудобств не испытывал, но его противник, похоже, тоже, да вдобавок обладал несравнимо большим опытом. Словом, Петр почти сразу пропустил удар, к счастью вскользь. К тому же, хотя комбез и остался в комнате, но куртка-то была на нем, а она обладала теми же свойствами. Клинок скользнул по ней, не причинив курсанту вреда, а сам он, пользуясь секундным замешательством противника, шагнул вперед и с размаху влепил ему кулаком в челюсть, да с такой силой, что того приподняло и перенесло через стол. Сметя спиной немудреную посуду и остатки еды, воин грохнулся с другой стороны и остался лежать неподвижно. Петр шагнул вслед за ним и вдруг понял, что, похоже, сейчас умрет.

Это очень страшно, когда тебе в лицо целятся из чего-то огнестрельного. Даже прошедшие через века три линии (7,62 мм) кажутся очень большими и способными закрыть собой весь мир, когда же на вас смотрит музейного вида пищаль калибром миллиметров пятнадцать, а то и больше, заряженная наверняка чем-то соответствующим и по размеру, и по весу, ощущения еще неприятнее. На другом конце пищали обнаружился Кирушев, поступивший, как оказалось, умнее своих старших товарищей – пока они тыркались со своими железками, он успел добраться до стоящего у стены огнестрела и теперь держал Петра под прицелом. И уйти с линии огня на такой дистанции да в тесноте не получится. Шах и мат.

– Брось оружие…

Петр пробормотал сквозь зубы ругательство, разжал пальцы, и палаш глухо лязгнул об пол.

– И нож.

Петр потащил из ножен клинок. А увидев его, Кирушев, похоже, настолько опешил, что дернул за спусковой крючок. Вспышка была яркой, а грохот – оглушительным, и это было последнее, что видел курсант.