Олег Никитин - Черный Шаман

– Впрочем, – Мвимба-Хонго победоносно усмехнулся, – мы можем взять несколько присягнувших нам киафу на службу. Им понравятся должности скотников и поваров. Пусть выращивают для нас хухум и готовят хухум-ржу!

Шутка получилась весьма удачной. Солдаты освободительной армии облегченно захохотали. Вождь развил успех:

– Обещаю вам, мои бесстрашные воины: в день победы каждый из вас получит сколько угодно жирных хухум из президентского садка. И потом тоже.

– А ты, о великий вождь? – вновь с фальшивым любопытством заорал Онибабо. – Неужели останешься голодным? Ведь наши желудки бездонны! Каждый может проглотить тысячу хухум-ржа.

Развеселившиеся негры принялись хлопать друг друга по животам, показывая, что и тысячи порций будет маловато.

Вместо Шамана, который в это время слезал с плеч уставших телохранителей, ответил полковник Забзугу:

– Непобедимый командарм Мвимба-Хонго торжественно съест главную президентскую хухум перед голокамерой белых обезьян. Пусть миллионы наших братьев увидят эту величественную картину. Пусть ее увидит вся планета, и даже Земля!

– Но это еще не все! – объявил вставший на ноги Шаман. – Каждому из вас, мои бесстрашные воины, этим вечером будет выплачено повышенное жалование. Целых сорок метикалов бумажными купюрами! И так – каждый вечер, до самой победы.

«И опять разумно, – отметил Вадим. – Несмотря на туманную перспективу перекусить вкусными змеями, с разведки вернутся далеко не все. Пожалуй, только окончательные идиоты, не понимающие, что дела освободительной армии плохи. А вот за денежками – большинство. Интересно, много ли у него осталось валюты после разгрома сейфа? И где он ее хранит? Хотя, помнится, Ирвин что-то толковал про чемодан с золотом... Кстати, я бы на месте Шамана сейчас объявил, что изменников постигнет страшная кара».

Мвимба-Хонго словно подслушал мысли диверсанта. Его лицо вдруг исказила жуткая гримаса и он, сверкая выпученными глазами, зашипел:

– Помните! Тех, кто предаст или струсит и сбежит, я изведу страшным проклятием. Изменники будут разлагаться заживо. Внутри животов у них поселятся крысы, а в голове – личинки цеце. Их крепкие бананы превратятся в змей, которые будут кусать хозяина. Их соски и пупки станут ядовитыми пауками, а глаза – гнилыми луковицами. Вот какая кара постигнет предателей! – Он утер губы и грудь, забрызганную слюной. – Но я уверен, что среди вас нет таких.

Солдаты освободительной армии, заметно напуганные жуткими картинами, истово закивали. Они были согласны с тем, что среди них нет изменников. Однако увлекшемуся угрозами Шаману этого показалось мало. Он о чем-то пошептался с Забзугу, и полковник объявил:

– Чтобы вам было понятней, что проклятие Мвимба-Хонго не выдумка, сейчас один из вас получит от господина маршала огненную метку верности! С этой волшебной меткой он будет силен как буйвол и неуязвим как камень. Но в случае предательства умрет самой мучительной смертью. Есть добровольцы?

Негры начали вертеть головами, высматривая добровольцев. Одновременно с этим освободители в едином порыве попятились от вождя. Почему-то перспектива обрести неуязвимость вовсе не соблазнила солдат. Полковник Забзугу, видя такую нерешительность личного состава, взял дело выявления добровольца в собственные руки. Он просиял, вытянул вперед палец и радостно воскликнул:

– Ага! А вот и храбрец!

Солдаты в том месте, куда нацелился палец полковника, заволновались и с многоголосым вздохом расступились. В центре плотного людского полукруга обнаружился ошеломленный Ирвин. Сначала диверсант пытался шмыгнуть в толпу, но не тут-то было. Множество рук вытолкнули его обратно. Больше других старались Квакваса и Онибабо. Бывший капитан даже выхватил перочинный нож. Вероятно, собирался уколами лезвия гнать Ирвина к вождю, как непослушное животное. Диверсант затравленно осмотрелся и понял, что судьба его решена. На вихляющих от ужаса ногах он двинулся к Черному Шаману.

– Как тебя зовут, мужественный воин? – строго спросил Мвимба-Хонго.

– Ирвин Чьянгугу, мистер.

– Молодец, Ирвин Чьянгугу! После нашей великой победы я сделаю тебя капралом или даже лейтенантом! А сейчас обнажи тело!

– Как, вообще всё? – слабым голосом спросил Ирвин.

– Только верхнюю половину, – милостиво позволил вождь и потянул из носа узорную кость. Та сидела крепко, но Мвимба-Хонго был упорен. Наконец, громко чмокнув, кость покинула законное место. – Встань на одно колено, Ирвин Чьянгугу.

Диверсант медленно стянул гимнастерку и выполнил приказ. По его потному телу прокатывались хорошо различимые волны дрожи. Телохранители вождя разом шагнули к «добровольцу» и опустили могучие руки на его плечи. Пожалуй, это было необходимо – казалось, Ирвин вот-вот повалится от слабости.

Бойцы освободительной армии, затаив дыхание, ждали развития событий. Черный Шаман с леденящими кровь завываниями побормотал что-то над костью, потом совершил быстрое движение пальцами, словно поворачивая на ней кольцо. Из одного конца кости с шипением вырвался слепящий конус пламени. Не теряя времени, маршал подвел расширенный торец огненной воронки к груди Ирвина. Негр забился в руках телохранителей и заорал диким голосом. По хибаре распространился отчетливый запах шашлыка.

Вадим едва не вскрикнул вслед за товарищем. В «волшебной кости» он узнал простейшее тепловое тавро. На гористой планете Косово, где сержант Косинцев набирался воинского опыта, такие устройства встречались чаще, чем зажигалки и фонарики. Каждый пастух, любой подпасок повсюду таскал с собой тепловое тавро, чтобы клеймить своих баранов и коз. А при случае – переклеймить соседских. Из-за этой-то любви косовцев к разрисовыванию чужого скота собственными метками и приходилось ООН содержать на планете ограниченный воинский контингент. Дело в том, что пастухами на Косово были практически все. Притом пастухами хорошо вооруженными и крайне вспыльчивыми. Друг друга резали, пожалуй, чаще, чем скотину.

Тем временем Черный Шаман выключил тавро, засунул его обратно в нос и жестом приказал телохранителям развернуть подвывающего «добровольца» лицом к строю. На груди у бедолаги дымилось крупное, размером с ладонь, клеймо. Если Вадима не подводило зрение, это была змея, пожирающая собственный хвост. По щекам невезучего диверсанта катились обильные слезы. Вождь щелкнул пальцами, один телохранитель выудил из кармана тюбик с армейским антисептиком и небрежно прыснул на ожог чуть-чуть целительной пенки.

– Доблестный Ирвин Чьянгугу стойко перенес получение огненной метки верности, – объявил полковник Забзугу. – Он настоящий таха! Когда он отойдет от свалившегося на него счастья, каждый из вас сможет потрогать его мускулы, которые стали в десять раз сильней, чем раньше. Сейчас он с легкостью сумеет задушить голыми руками леопарда или антилопу гну. А может, и льва! Или даже бегемота! Но если он захочет предать наше дело, эти же руки медленно удавят его самого! Также по слову великого Мвимба-Хонго руки могут в полночь оторваться от тела Ирвина и поползти хоть на край света для того, чтобы схватить изменников! Помните это, если трусость пожелает завладеть вашими душами. А сейчас получите у меня по десять метикалов на прокорм и отправляйтесь на разведку, – буднично завершил он. – Обратно вернетесь к темноте. Да выбирайтесь отсюда не толпой, а по одному. Капралы, проследите за порядком!