Константин Калбазов - Царство Небесное

– Твоя правда, – вздохнув, вынужден был согласиться Андрей. – Так что, момент упущен?

– Пока еще нет. Но только я тебя прошу: перестань хвататься за все подряд! Остановись, наладь одно, потом принимайся за другое.

– А как же стекла?

– Хорошая идея, просто замечательная, и поверь мне, мы на ней озолотимся, но сейчас она не ко времени. И этот твой волочильный стан – не ко времени это все.

– А вот тут ты неправ.

– Почему? – устало вздохнув, спросил купец.

– Насчет арбалетов я с тобой согласен, это оружие и спросом пользоваться будет однозначно, нужно налаживать его выпуск. Самое привлекательное – это то, что при наличии имеющихся сил мы можем начать производство обоих видов арбалетов. Я думаю, по два арбалета в день.

– То есть всего четыре.

– Не хами. Всего два – или тех, или тех.

– А больше?

– Прибавится людей, так, чтобы можно было сократить операции, проделываемые одними и теми же людьми, то можно и больше.

– Сколько тебе нужно человек?

– Ну хотя бы десяток.

– Со мной приехали два кузнеца – так, не особые мастера, выжили их из деревень более талантливые, – с ними трое сыновей, которые им в кузне помогали, пять подмастерий, двое великовозрастные, у которых четверо сыновей, возрастом как раз в подмастерья отдавать – да кто возьмет от бесталанных родителей. Четверо парнишек из приюта Святого Варфоломея, дальше в семинарию отказались, вот я и предложил им ехать сюда, – а что им, выбор-то невелик: либо на улицу, либо тут при деле окажутся. Как с таким пополнением?

– А крестьяне есть? – с нескрываемой тоской в голосе поинтересовался Андрей.

– Маран?

– Он, проклятый. Ну лопухнулся я с этой землей, так он, зараза, и сам последние жилы на плуг наматывает, и остальным спуску не дает, да они и не сопротивляются – у самих глаза загребущие.

– Ну лопухнулся ты, допустим, не только с пашней. Пять молодых семей, вернее, даже просто пары, одна уже тяжелая.

– Пять пахарей – это уже о-го-го! Но нет, Маран заклюет, скажет, опять все в кузнечный конец.

– Там, кстати, еще и твой крестник, которого ты едва не покалечил.

– Это кто?

– Верзила-каменотес.

– Яков?

– Он.

– И что он собирается здесь делать? Там у него и дом был, и работа. Здесь ему только землю пахать – или вон в кузню, в подмастерья. Молотобоец из него выйдет на загляденье.

– Ну это вы с ним сами разберетесь. Но в любом случае у тебя и без него набирается в общей сложности восемнадцать пар рабочих рук.

– Погоди ты. Посмотрим, кто к чему склонность поимеет, – может, на землю кто уйти захочет, а может, и все. С этим еще разобраться нужно.

– Кстати, там тебя еще и сюрприз ждет.

– Какой?

– Увидишь, – загадочно улыбнувшись, заверил Эндрю.

– Слушай, ты у нас семи пядей во лбу, может, ты знаешь, почему насколько маркграф благосклонен ко мне, настолько же его сын меня невзлюбил?

– Знаю, конечно.

– А ну-ка просвети.

– А чего тут просвещать. Причина в моем караване едет.

– В смысле?

– В смысле молодой виконт глаз положил на Анну, дочь мэтра Вайли, и вознамерился сделать ее будущей графиней.

– А я-то тут при чем?

– Все, я больше не могу. Отстань.

– Погоди, ты сказал, что причина в твоем караване…

– Отстань, – обреченно махнув рукой на друга, обрубил купец и пошел встречать уже показавшийся караван.

Андрей сидел за столом словно пришибленный пыльным мешком по голове. Впрочем, это было мягко сказано: мешок, скорее всего, был полон тяжелого влажного песка.

«Вот так вот… Без меня – меня женили. Нет, я, конечно, понимаю, Средневековье, простые люди, простые нравы. А чего тут усложнять-то? Есть одинокий мужик, вполне неплох собой, вот только в холостяках засиделся, – надо это дело исправить. Вот тебе невеста. Не хочешь даром? Так за ней богатое приданое – и не какие-то там подушки и перины, а полновесные две тысячи цехинов. Для любимой дочери ничего не жалко. И чего тебе кобениться? А вот меня, допустим, спросить?. А зачем? Лучше мы удивленно поднимем брови и поинтересуемся: что не так, собственно говоря? Да выйти на улицу и только рот открыть, что есть богатая невеста, – так в очередь выстроятся, и не только простые рыцари, а и представители древних родов. Приданое-то не детское».

Он и мэтр Вайли сидели у камина в доме Андрея. И старик, зябко кутаясь в теплый плед, тянулся к согревающему его старые кости огню. Андрей, собственно говоря, был против устройства камина, так как в нем необходимости никакой не ощущалось: была хорошая печь, которая должна давать достаточное количество тепла. Однако мастер Лукас с присущим ему упрямством заявил, что господского дома без камина он себе не мыслит, что тот-де не только для тепла, но и для статуса необходим. Однако сейчас Андрей был благодарен мастеру, так как иначе пришлось бы отапливать весь дом, потому что старым костям ювелира нужно было тепло.

– Что же вы молчите, господин Андрэ? – в очередной раз зябко поежившись, поинтересовался мэтр Вайли.

– А что вы хотите от меня услышать?

– Мне кажется это очевидным. Я хочу услышать ваш ответ относительно моего предложения.

– Мне казалось, что предложение должен делать мужчина.

– А вам его и делает мужчина. Кхе-кхе. Во всяком случае, пока я не стал стариком, то таковым являлся.

– Шутите, да?

– А что мне еще остается делать? Однако помните, что в каждой шутке есть только доля шутки, остальное – правда, иначе это и не шутка вовсе, а так, не пойми что. Господин Андрэ, я понимаю вас. Нет, правда понимаю. Вы не тот человек, который польстится на приданое, и я даже вижу, что оно вас несколько задевает, потому что у вас появляется ощущение, будто вас покупают. Но это далеко не так. Моя дочь имеет право на часть наследства, и именно его я ей передаю – не ждать же ей, пока я умру, ведь эти деньги могут понадобиться ее семье уже сейчас. Главное вы получаете не с приданым, а с нею самой. Конечно, любой отец будет бесконечно хвалить свое дитя, но это правда, мне посчастливилось стать отцом очень хорошей дочери. И когда я вижу, что моя дочь страдает, становится сама на себя не похожа, сутками не ест, не пьет и заливается слезами… Какое отцовское сердце это выдержит? Поверьте, она будет хорошей женой для вас.

– Мэтр, но я не собирался жениться.

Андрей не знал, что и как говорить. Больной старик, страдающий, судя по всему, ревматизмом, пустился в долгое путешествие, когда дни стали уже прохладными, а ночи так и вовсе холодными, отчего его самочувствие никак не могло улучшиться. Этому не противится его любящий сын, а в том, что Рем искренне любил и отца, и сестру, Андрей не сомневался ни секунды, – об этом просит дочь, которая не менее трепетно относится к отцу. Сам старик, превозмогая себя, свою болезнь, неудобство дальней дороги, переступая через свое самолюбие и гордость, прибывает к нему, чтобы сделать предложение соединиться семейными узами с его дочерью. Уже только это говорило о весьма серьезных намерениях.