Дэниел Моран - Последний танцор

— А как насчет меня? Чандлер фыркнул:

— У вас же нет ноги. Останетесь пока здесь.

— Вы серьезно?

Чандлер улыбнулся Джимми:

— Сюрприз. Тут кое-кто хотел повидаться с вами.

8 июня 2076 года более восьмидесяти космических кораблей Общины дальнепроходцев выстроились рядами на испещренной метеоритными кратерами поверхности Фобоса в почетном карауле. Трент никогда до этого не видел такого количества «прыгунов» в одном месте и справедливо считал, что едва ли когда-нибудь увидит.

Белинда Сингер, чьи умение, мудрость и энергия полвека помогали сохранить Общину, сейчас умирала.

Доктор Ринерсон кивнул:

— Проходи, она тебя ждет.

Эрик Ринерсон был невысоким человеком, немного склонным к полноте, бледным, с голубыми глазами. Он стоял один в окружении нескольких медботов по другую сторону воздушного шлюза, а Трент внутри дожидался, когда сравняется давление. В главную больницу города Фобоса существовал и более легкий доступ, но не для человека, который не хотел, чтобы о его присутствии кто-нибудь узнал. Трента все эти мелодраматические предосторожности раздражали даже сильнее, чем неудобства, но правда оставалась правдой — когда за твою голову предлагают пять миллионов кредиток, убийцы могут подстерегать повсюду.

Ринерсон продолжал терпеливо ждать, пока Трент расстегивал гермокостюм и вешал его на распялку. Он хорошо знал Трента и вылечил его шесть лет назад, когда восемнадцатилетний юноша попал к нему со сломанными ногой и ребрами, с коленом, лишенным мениска, проткнутой селезенкой и в состоянии клинической смерти из-за перепадов давления в легких, глазах и ушах.

Трент пару раз топнул по полу подошвами магнитных башмаков.

— Она уже два дня мертва почти во всех смыслах этого слова, — сказал Ринерсон, когда они шли по коридору. — Но она хотела увидеться с тобой перед уходом.

Медбот был маленьким роботом, его голова доходила Тренту только до пупка. У него имелось три руки и шесть ног, и говорил он отрывисто, короткими предложениями.

— Белинда Сингер, — сказал медбот, стоя напротив двери в ее палату, — умирает.

— Я слышал, — ответил Трент. — Поэтому я здесь.

— Вы можете повидаться, если не будете ее беспокоить, — продолжал медбот. — Она очень тяжелый пациент.

— Умирающий?

— Очень тяжелый, — повторил медбот.

— Скажи, что понимаешь, — прошептал Ринерсон. Трент уставился на робота.

— Я понимаю. И не сделаю ничего, что побеспокоило бы ее, пока она умирает.

Металлическая голова робота качнулась вверх-вниз — запрограммированная имитация человеческого кивка.

— Будет очень хорошо.

Палата оказалась гораздо просторнее, чем ожидал Трент. Белая краска стен ярко освещала комнату и сияющих отполированными металлическими боками медботов, хлопочущих вокруг барокамеры и другого медицинского оборудования, большую часть которого Трент затруднился бы назвать.

Ринерсон остался ждать у дверей.

Трент прошел вперед. Короткой вспышкой мелькнуло воспоминание: лунная база миротворцев и почти такое же помещение, озаренное пронзительным белым светом, где он прошел сквозь стену в присутствии дюжины очевидцев, среди которых были Мохаммед Венс и Мелисса Дюбуа.

Белинда Сингер переживала то, что доктор Ринерсон назвал бы общим параличом системы. Она не могла ни говорить, ни дышать, ни видеть, ее сердце давно остановилось. Она была похожа на пророщенную картофелину, плавающую в какой-то прозрачной жидкости, которая, как было известно Тренту, вовсе не являлась водой. Трубки торчали у нее отовсюду. Ее руки и ноги были ампутированы, чтобы предотвратить распространение токсинов из омертвевших и разлагающихся тканей конечностей. Это происходило из-за недостатка кислорода, поскольку сердце остановилось, а вены и капилляры сжались. Она перенесла семь инфарктов, которые даже нановирусы в ее кровеносной системе уже не смогли предотвратить.

Никто, кроме самой Сингер, не знал, сколько ей на самом деле лет. О ней не было никаких сведений до тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. Она родилась в то время, когда еще случалось, что записи пропадали; здания судов и муниципалитетов сгорали (или поджигались) в пламени пожаров, а церковные книги терялись или съедались мышами и крысами, после чего некоторые мужчины и женщины, если у них возникало такое желание, могли спокойно изменить свои биографические данные.

Тонковолоконный кабель шел от безволосой головы престарелой женщины к системному блоку на стене. Это был не встроенный канал связи — Белинда не перенесла бы операции по вживлению имплантата, — а несколько другое устройство, хотя принципиальных отличий между ними нашлось бы немного.

Трент закрыл глаза и вошел внутрь.

— Когда я проснулась сегодня утром, — сказала Доктор Смерть, — то поняла, что я полное, абсолютное совершенство. На Бульваре Снов полночь.

Улицы пусты, здания горят, ослепляя, но никто, похоже, этого не замечает. Байкеры носятся по бульвару на своих искореженных «харлеях», вопят друг другу что-то оскорбительное и смотрят, как пылают дома. На обочине перед отелем «Парадайз» в серебристо-синем «мустанге» шестьдесят седьмого года с откидывающимся верхом сидят Доктор Смерть и Неуловимый Трент.

Коренастый мужчина средних лет с длинными волосами, стянутыми в хвост, и в ярко-красной спортивной куртке стоит у входа в гостиницу и во все горло кричит высокому, невероятно красивому музыканту— «металлисту»:

— Придурок, ты имеешь хоть какое-то представление о том, как тебе повезло? Ты сейчас в раю, но, если снова все испортишь, я отошлю тебя в ад, где нашел, в Нью-Йорк, — вопит он, — туда, где тебя заставляли ездить на метро!

Все это слишком утомительно, и Доктор Смерть слышала это слишком часто. Ей где-то под тридцать, у нее длинные черные волосы, черные кожаные мини-юбка и жилетка, черные высокие сапоги и белый шелковый бюстгальтер. Она напевает, глядя сквозь зеркальные очки на горящий бульвар Снов, байкеров и репортеров, снимающих все это для Второго канала новостей. Охваченные пламенем здания отражаются в стеклах ее очков как кинокадры.

— Абсолютное совершенство, — тихо говорит Доктор Смерть. — За исключением того, что я все равно умру. Я идеальна и все же должна умереть. Я почувствовала себя...

— Обманутой богами?

Доктор Смерть начинает с величайшей аккуратностью сворачивать «косячок» у себя на коленях.

— Точно. Вот я и поехала кататься. С восходом солнца. Врубила стерео на полную. Громкая музыка. Хендрикс, Ван Хален, другие, кто умеет по-настоящему обращаться с гитарой. Я шла под сто двадцать в тумане по шоссе на берегу Тихого океана.

Трент кивнул:

— Действительно обалденный момент.