Станислав Сергеев - Товарищ жандарм

И тут я вспомнил анекдот, когда Петька спросил Василия Ивановича, что такое демагогия. И легендарный военачальник революции ответил: «Видишь ли, Петр…»

В общем, Стеблов тем вечером меня немного подзадолбал, и я ему это сказал почти открытым текстом. Но он не обиделся. Судя по рассказу Еремея, подполковник так и не лег спать и всю ночь что-то писал.

Утром за завтраком он коротко проговорил:

— Господин генерал, Александр Павлович, вы вчера сообщили слишком много важного, и я должен немедля это все донести до государя императора…

— Согласен, только чуть подождите. Сейчас привезут ваших сопровождающих.

Стеблов удивленно поднял брови, а я, чуть усмехнувшись, прокомментировал:

— Генерал Дубельт приставил к вам охрану, а я, грешным делом, подумал, что масоны за вами слежку пустили. Сейчас освободим, накормим, вернем лошадей.

Мужики оказались понятливыми, не сильно обижались на наезд, но во взглядах, кидаемых на нас, благодарности не было. Они промолчали, быстро перекусили и отправились вслед за Стебловым, который рвался быстро доставить полученные сведения в столицу.

После того памятного дня прошло около недели. Всё это время я была как на иголках, из рук всё валится, книгу сядешь читать, так и букв не видишь, родители спрашивают о чём-то за обедом, так и отвечаю невпопад. Варенька приехала намедни, тоже заметила, рассеянной назвала и поинтересовалась со смехом, уж не влюбилась ли я? Вот ещё, влюбилась, ерунда какая! Вареньке, конечно, не призналась и ничего про графа не сказала, а сама вечером, когда разъехались гости, только о Саше и думала, помногу раз вспоминая во всех подробностях нашу встречу. И даже два раза поплакала, вспоминая горькую историю Александра. Теперь каждый вечер в своей молитве прошу Боженьку за Александра Павловича и сыночка его.

День на шестой не выдержала и с утра, сказав маменьке, что иду совершать утренний моцион, поспешила в дальний уголок парка, где меня поджидала верная Глаша с платьем простолюдинки и лукошком, полным грибов. Вместе прошли около версты по тропинке в сторону дороги, где мы расстались с Александром прошлый раз. Велев Глаше ждать, далее отправилась одна. А вдруг не встречу сегодня? А ну как не побежит граф? Да мало ли дел каких важных? У мужчин всегда столько дел, вот взять, например, моего папеньку… И спросить не забыть, как-нибудь осторожно, зачем его сиятельство бегает ежеутренне? Моцион, что ли, такой заграничный? И о чём это я думаю, тьфу, глупости какие! И сердце-то бьётся, как перепёлочка в клетке, так выскочить и норовит! Ой, а вот и Саша! Заметил меня, подбежал, улыбается. Неужто видеть рад!

— Ну, здравствуй, красавица, Мария Игорева дочь!

— Здравствуйте, ваше сия… Александр Павлович. — Зарделась вся, аж сама почувствовала.

— Пойдём, присядем в тенёчке. Ты, я смотрю, и грибов набрать успела.

— Так с утра и успела. — Ой, а врать-то как стыдно.

— Рано встаёшь, Машенька.

— Так мы с измальства привычные, с петухами встаём.

— Ага. Ясно. А чем же ты, Маша, у князя Тихвинского занимаешься? — говорит и всё время смотрит на меня, в упор прямо, и не смеётся вроде, но улыбку как бы прячет все время. — Ну, то, что не в коровнике или птичнике каком — понятно. Прислуга, наверно, при князе, верно?

Ой, а я то, дурочка, совсем не подумала, что вот так спросить могут, и сказать что, не знаю.

— Так, я, да… в прислуге у барыни, белошвейка я. — Сквозь землю провалиться готова!

— Говорят, дочь барыни вашей, молодая княжна — красавица, глаз не отвести.

— Так люди зря говорить не будут. — Господи, что я болтаю.

— Да уж, зря говорить не будут… А что вообще говорят? Я ведь человек здесь новый, в имении отцовском сижу, за новостями не слежу, да и не знаю никого, не ближних, недальних соседей. — И лукошко у меня принял, на землю поставил.

Так и проговорили с Александром час целый. Я и про Гловатских рассказала и про Силантьевых, про Михееву и про дочку её пучеглазую, как в прошлом году она на именинах его сиятельства из кареты выходила и в лужу плюхнулась, запнувшись, вот смеху-то было. Граф тоже посмеялся, назвал меня хорошей рассказчицей и предложил раз в три дня встречаться вот на этом самом месте и на прощание в лоб поцеловал. Уж не помню, как и до дома дошла! Лоб так и горел, как железом калёным приложили.

Так и встречались мы с Александром раз в три дня. Говорили обо всём, граф меня обещал на повозке своей самобеглой покатать, но попозже, потому как сейчас «автомобиль на консервации». И ещё подарочек мне сделал — бутылочку стеклянную со стеклянной же крышечкой притёртой, а внутри вроде масла мутного, постного, тягучее и пахнет цветами. Сказал, что это «шампунь» и хватит мне голову мыть щёлоками да травами разными. В тот же вечер баню натопить велела, попробовать подарочек Сашин. Какая же всё-таки чудесная вещь этот «шампунь», а как он пахнет! И розами, и фиалками, и всеми цветами сразу! Пену взбила и сидела так, пока она совсем не опала. А следующий раз уже я отдарилась — вышивку свою Александру подарила, что закончила на неделе, белошвейкой ведь назвалась, поверить должен. Благодарил, бережно сложил и спрятал, обещал в спальне своей повесить и сказал, что ему никто ещё таких милых подарков не делал. И опять в лоб меня поцеловал! А на прощанье руку мою в ладони свои взял и крепко так сжал, аж сердечко зашлось! Умру, думала. И потом всю ночь Саша снился, как целует меня в щёки и в губы. Ой, мамочки, стыдного как! На заутренней молилась горячо, греховное замаливала.

Так и пролетели несколько недель, я и жила-то только от встречи до встречи с Александром, считая часы до очередного свидания. «Свидания»! Даже наедине с собой боюсь произнести это слово. А тут ещё Наум Игнатьевич чуть меня не поймал переодетой, окликнул издали, мол, подойди-ка сюда, девица, кто такая, еле успела в кусты порскнуть. Весь день потом дядька Игнат хмурый ходил и на всех девиц строго глядел, узнать, видно, хотел, кто эта строптивица, что управляющего не послушала. Глаше наказала то платье приметное сжечь, не откладывая, а мне другое подобрать. Страшно-то как, а вдруг поймают, божечки мои!!!

И тут как-то неожиданно всё галопом понеслось. За неполных три недели со мной столько событий разных приключилось — и страшных, жуть каких страшных, и таких, что ни с кем доселе и не случавшихся.

А началось всё со слухов, что в уезде завелась разбойничья шайка, кареты почтовые грабят, людей убивают без жалости и даже нескольких полицейских, что их схватить хотели. Страсти-то какие! В гости к Вареньке поехала, подружке моей сердечной, так она ещё больше страху нагнала, мол, схватили тех разбойников, жандармы аж из Тулы приезжали, и что в поимке участвовал молодой Осташев. Я прямо там чуть не умерла! Как же Саша? А вдруг его ранили? И помочь-то ничем не могу! Расплакалась от отчаянья, Вареньке пришлось меня успокаивать и водой отпаивать. Как домой добирались, и не помню, как в тумане всё. По приезду Глаше наказала разузнать, у себя ли в имении граф, мы ведь уже дней десять не виделись, совсем Саша свой утренний моцион забросил. Уже и смеркаться начало, прибежала горничная, запыхавшись, говорит, видели графа в имении, жив-здоров его сиятельство. Я так и знала, что всё будет хорошо, помогли молитвы Матери Божьей Марии, сберегла она Сашеньку, отвела руку злодейскую!