Владимир Владимирович - Не дай мне упасть

- Я тебе еще и рот с мылом вымою, - пообещал он таким тоном, что девушка сразу не поверила. - На.

Толстяк протянул Китами прозрачную стеклянную бутылочку с соком. Он, как выяснилось, страстно любил заливать в себя безалкогольные напитки из винограда. Она взяла предложенный сосуд и почувствовала, как холодеют пальцы на стекле.

- Где же ты был-то? - спросила Дзюнко, свинчивая крышку и продолжая глазеть на струившуюся внизу дорогу.

- Крайне эффектно получал уже по собственной заднице, - ответил Сэм.

- Какая прелесть.

- Еще бы, - толстяк хмыкнул. - Но, я смотрю, вы от меня не отстали.

- Ахремов как-то сказал на занятиях в академии хорошую фразу: "Разгром, позор и похмелье". Хорошо описывает мое личное состояние.

- Хорошее такое состояние, - Ватанабэ легко щелкнул пальцем по ее бутылочке. - Отрезвляет, на то оно и похмелье.

Китами медленно сделала большой глоток. Обхватив бутылочку обеими руками, она помолчала секунду, а затем спросила:

- Ватанабэ, а ты когда-нибудь видел сердце тьмы?

Сэм не удивился. Он тоже не смотрел на юную собеседницу, созерцая едва заметное колыхание тонких веточек на деревьях.

- Видел.

- Я теперь тоже, - она опустила бутылку на ступени. - Надо же, какая жизнь бывает. Только бросив поклоняться дьяволу, узнаешь, какое оно - настоящее зло. Тогда, в больнице, я заглянула в душу Роджеру. Там было зло. Я почему-то его узнала. Наверное, такие вещи нельзя не узнать. Я только заглянула, но до сих пор чувствую себя изнасилованной.

- Хм, - Ватанабэ хмыкнул и поднял бутылку. Отпив сока, он повел рукой в воздухе. - Добро пожаловать в мою жизнь.

- Спасибо, - с нескрываемым сарказмом произнесла девушка. - Странное, знаешь ли, ощущение - терять кого-то. Никогда такого не испытывала.

- Привыкай.

- Куда уж я денусь.

Они оба замолчали, и в тишине солнечного дня вдруг стал отчетливо слышен ветер. Донышко бутылки цокнуло о ступеньку. Китами вертела в руках снятую крышку.

- Слушай, Ватанабэ, - вдруг быстро произнесла она, будто пугаясь, что не успеет договорить. - А это нормально, когда прикоснешься ко злу, и оно не отпускает?

- Поясни, - Сэм невозмутимо распрямил спину и потянулся.

- Я видела ужас в душе Роджера. Пустой и темный. Но это был не его ужас. Я знаю, чей. Это ужас Октавиана Вендиго.

Ватанабэ ничем не выдал того, что это имя ему теперь прекрасно знакомо. Он лишь скосил на собеседницу глаза.

- Да ну?

- Да. И почему-то... Почему-то мне кажется, что в этом ужасе немножко отразилась я сама.

- Вот как?

- Это ощущение, как будто что-то вцепилось в меня глубоко внутри и не отпускает. Я хочу разобраться. Найти. И понять.

- Ага...

Он смотрел на тонкую девичью фигурку у себя под боком. Китами сидела, прямая, гордая и сильная. Но кого она пыталась обмануть? Семнадцатилетней девушке было больно и страшно. А главное - сейчас ей было очень одиноко. Ведь в том и заключается главное оружие ужаса: против него ты всегда один. Всегда один блуждаешь в потемках и можешь упасть. Вот почему нужен тот, кто остановит падение, если оступишься.

Могучая тяжелая рука легла Китами на плечи и притянула к себе. Не ожидавшая ничего подобного девушка невольно коснулась щекой широкого плеча Сэма. Он обнял ее совсем не так, как пытались обнимать похотливые юнцы. Никакой пошлости или двусмысленности. Было в этом жесте нечто иное. Нечто отцовское. И, неожиданно для себя самой, Дзюнко уткнулась носом в эту большую теплую руку и затихла. Крупная ладонь погладила по затылку, опустилась на плечо и прижала крепче.

А Сэм уже знал, что будет делать дальше. Он снова доберется до сердца тьмы.

Конаково-Дубна,

И да сияет им вечный свет.(лат.)

Мы пьём кровь, мы вкушаем тело (лат.)

Придите к Младенцу, Придите скорее к нему в Вифлеем (лат.)

Царь нам родился, Цари всего творения, Придите поклониться (лат.)

Придите поклониться (лат.)

Придите поклониться Господу (лат.)