Дмитрий Казаков - Перезагрузка

Эти желания были в одно и то же время его и не его.

Слишком сильные, чтобы принадлежать одному человеку, они трепали сущность Андрея как вывешенную на балконе простыню во время урагана, вот только зацепиться им было не за что.

Он не был сладострастником, не мог «похвастаться» жадностью или жестокостью.

На самом деле он хотел разве что узнать, что произошло с миром, и поэтому терпел и ждал, когда это закончится.

– Куда? Как?.. – прозвучало снаружи и изнутри, но слабо и удивленно, и черное облако начало съеживаться.

Через миг оно стало крохотным пятнышком где-то в глубинах души, и Андрей понял, что, пока он не поддастся одному из низменных желаний, существо в золотой короне больше не явится ему.

Оно и вправду было частью его, Андрея Соловьева, как само сказало однажды.

А грех, за который пеняли «калики», как раз и состоял в том, что он не боролся с черной тварью, предпочитая этой борьбе иную, куда более простую – с «драконами», «оборотнями» и прочими чудовищами.

– Проход открыт, – сказал Андрей, глядя на свободную лестницу.

Поднявшись по ней, он увидел, что не все так просто, – загораживая выход в коридор, точно такой же, как и на первом этаже, стоял старик в рубище, с посохом и белым филином на плече.

Голубые глаза холодно блестели, птица время от времени недовольно моргала.

– Привет, – сказал Андрей, останавливаясь. – Теперь-то скажешь чего-нибудь?

– Я и раньше говорил, – голос у хозяина белой птицы оказался мощным и глубоким, – только ты не мог слышать меня.

– Возможно. Но кто ты такой?

– И ты, и все остальные, и я сам, – загадочно ответил старик. – Не думаю, что поймешь, но с практической точки зрения это означает, что мне в определенной степени открыты мысли всех людей, поскольку из них я происхожу, из них черпаю свое существование.

– Может быть, ты знаешь, что произошло? – спросил Андрей, думая, что услышит очередную муть.

– Знаю, – просто сказал старик. – Ребята, устроившие эксперимент, заигрались. Неважно, в чем он заключался, важно, что он вывернул реальность наизнанку и сделал внешним то, что было для человечества внутренним.

– То есть весь нынешний мир… – начал было Андрей.

– Внутренняя сущность человечества во всей ее неприглядности! – Старик ударил посохом, филин на его плече качнулся. – Чудовища, ловушки, уродство и гниль, мерзкие, хотя и величественные чудеса… разве непохоже?

– Но куда исчезли люди в тот день?

– Тот, кто был внутри ничем, тот и стал ничем, монстры обернулись монстрами, только настоящие люди сохранили облик, но и тех почти всех коснулась трансформация. Понимаешь?

– Кажется, да… – Андрей потер лоб.

В голове это укладывалось с трудом, но укладывалось, хотя и попахивало гнусной мистикой.

– Как такое оказалось возможным? – спросил он.

– Я смогу тебе ответить, но поймешь ли ты ответ? – проговорил старик с улыбкой. – Процесс преобразования энергии, даже я бы сказал, энергий, запущенный в ночь на пятое мая, сложен, и осмыслить его сумеет не всякий суперпродвинутый физик. Ну а ты?

– Не физик, – признал Андрей. – Но что с этим можно сделать? Можно ли вернуть…

– Все назад? – закончил фразу обладатель посоха. – Нет, не думаю…

В этот момент Соловьев осознал, что его собеседник говорит вовсе не на русском, что он произносит какие-то нелепые нагромождения звуков, непохожие на слова, но те то ли в ушах, то ли в мозгу странным образом трансформируются так, что становятся понятными.

– Установка, с помощью которой перевернули реальность, все еще работает, – сообщил старик. – Она качает энергию из меняющегося, зыбкого мира и вышла на циклический режим функционирования. Ты можешь взглянуть на нее, но остановить… вряд ли. Есть вероятность перезапустить ее, только результат такого поступка никто не предскажет.

– Пойдем, глянем, – сказал Андрей. – Да, еще один вопрос… Кто такой Господин? Его слуги следили за нами от самого Нижнего Новгорода, а позже его марионетками стали мои спутники… – Вспомнилась мертвая Лиза на асфальте, окровавленное лицо Ильи, и он невольно сжал кулаки.

– Это вы все, люди, общественное сознание, коллективный разум, называй как хочешь. То, что управляло большинством из вас раньше и управляет частью выживших сейчас. Оно есть во всех, и все есть в нем, только не каждый является его слугой, или скорее рабом.

– То есть это… что-то вроде Бога? Или скорее Дьявола? – Андрей наморщил лоб.

– Ни то ни другое, оно способно на поступки, имеет желания, но вряд ли осознает себя. – Старик улыбнулся. – Жаждет, чтобы каждый был под его контролем и поступал так, как положено, как все, дотошно и придирчиво следит за этим… но не думаю, что тебе стоит забивать такими вещами голову.

– Да, конечно. Пошли.

Обладатель белого филина развернулся и зашагал по коридору, мягко постукивая посохом. Андрей двинулся следом, и вскоре они оказались перед двустворчатой дверью с парой стеклянных окошек, похожих на иллюминаторы.

Те качнулись бесшумно, глазам предстала комната с большим пультом: десятки кнопок и тумблеров, несколько экранов, на двух крутились ленты скринсейвера, на третьем вспыхивали группы цифр; мягкое гудение доносилось из-под пола, проектор под потолком создавал на стене изображение – опутанный трубами контейнер из светлого металла.

– Центр управления установкой, – сказал старик, подходя к пульту. – Вот она.

На большой красной кнопке диаметром сантиметров в пять красовалось слово «Reset».

– Не верится, что такую штуку сделали… – пробормотал Андрей.

– Естественно, это символ, но сейчас он сработает не хуже, чем реальная вещь, особенно в подобном месте. – Хозяин белого филина развернулся, глаза его сверкнули. – Ты должен только решиться.

– И что тогда случится – неизвестно?

Старик пожал плечами и улыбнулся:

– Нет.

Андрей подумал, какой у этого существа может быть интерес в такой ситуации… Ведь если сгинет рожденный пятого мая мир, то исчезнет и оно… но кто сказал, что быть таким, как его собеседник, легко?

Что он теряет, нажав на кнопку?

Жуткую, уродливую реальность. Полное одиночество.

Что получит?

Неизвестно.

Это стоит того, чтобы рискнуть.

– Ну что же, как сказал один известный человек: «Поехали!» – Андрей сделал шаг вперед.

Кнопка поддалась удивительно легко.

Он провалился в клубящуюся, заполненную касаниями темноту – его трогали мягкими «лапами», острыми «когтями», щетинистыми «усиками», чем-то еще, шершавым, как наждачная бумага…