Антон Орлов - Убийца наваждений

– Идем, – согласился Котяра. – Продержитесь без нас?

– Постараемся, – отозвался Смеющийся Ловец. – Давно я не дрался, лет пятьдесят, если даже не сто…

Убийца наваждений хмыкнул: а как же тогда их баталии на улице Глиняных Уток и на Кругосветной горке? Клесто в ответ ухмыльнулся с таким загадочным видом, словно Темре чего-то не понимает, а он ему раньше времени об этом не скажет, раз уж тот сам не догадался.

Жозеф скинул куртку.

– Возьмете с собой Соймелу? – шагнув к нему, тихо попросил Темре. – Ее бы подальше отсюда убрать…

– Отчего же нет, если она не задержит нас… Сударыня, как вы себя чувствуете? – Он наклонился к девушке. – Не возражаете против бодрой прогулки на свежем воздухе?

– Да… – Она нервно кивнула и встала, блеснув все еще заплаканными глазами.

– Тогда оставьте здесь все это тряпье. Да, да, и плед тоже снимайте, а то в нем запутаться недолго. И съешьте конфетку – она полезная, чтобы у вас ножки не болели.

Он извлек из кармана миниатюрный флакон, вытряхнул оттуда к себе на ладонь три оранжевых шарика величиной с горошину.

– Возьмите одну, этого хватит.

Вторую «конфетку» он отправил в рот, третью предложил Котяре:

– Угощайтесь, брат Рурно.

Тот не стал отказываться, но поинтересовался:

– Что это?

– Из походной аптечки путешественника. На тот случай, если путешественнику предстоит быстро-быстро удирать от кого-нибудь недружелюбного, чтобы не одолела усталость в самый неподходящий момент.

– Погодите, – остановил их Клесто, когда они двинулись к двери. – Чуть позже. Выходите из дома после того, как я атакую это земляное убожество. Мне его не убить, но ему меня тоже не убить, и я его задержу. А вы, – он повернулся к остальным, – продолжайте стрелять, это его отвлекает и наносит некоторый временный урон, хотя раны этой несуразной твари, сами видите, заживают за несколько секунд. В меня попасть не бойтесь – это по определению невозможно.

Едва он договорил, как его уже не было рядом с людьми, а по комнате пронесся холодный сквозняк, всколыхнув потемневшие лохмотья обоев. Через мгновение Смеющийся Ловец объявился на склоне Овечьей горки – без плаща, в пестрой осенней тунике, лосинах и высоких сапогах, украшенных цепочками и колокольчиками. Вдобавок он был вооружен длинным тонким клинком, серебристым и сверкающим, словно льющаяся вода.

Лезвие полоснуло по громадной суставчатой ноге с роющим глину загнутым когтем на конце. Видимо, это возымело определенный эффект, так как нога судорожно дернулась, но тут же взметнулась вверх, нацелившись на противника своим страшным серпом. Торчащие по обе стороны от нее усы суматошно зашевелились, словно пытаясь нащупать то, что причинило боль.

Птичьего Пастуха на том месте больше не было: он исчез, чтобы очутиться и повторить такой же трюк с другой стороны от слепленной из множества сегментов лоснящейся черной махины, которая уже выползла из-под земли целиком.

Хлопнула дверь: Котяра, Жозеф и Соймела выскочили наружу.

– Побежали наперегонки, сударыня, кто быстрее? – донесся с улицы преувеличенно жизнерадостный голос Аванебиха.

Задвинув за ними засов, Темре мигом вернулся на свою позицию и поднял оружие. Их осталось четверо – он, Гурдо, Мервегуст и Сунорчи. По двое стрелков на окно. Нельзя сказать, чтобы от пальбы не было вовсе никакого толку. Другое дело, что урон, наносимый копошащейся на склоне пакости, до обидного быстро сходил на нет.

Клесто, неуловимый, как молния, и вдобавок не связанный необходимостью постоянно находиться в человеческом облике, сновал вокруг твари, словно в сумасшедшем танце без правил, работая не только саблей, но и собственными когтями. Пальцы его левой руки были слегка согнуты, и он бил по угрожающе мельтешащим усам стремительными и точными звериными движениями.

Вот теперь-то до Темре дошло, что раньше, в пору их войны, Смеющийся Ловец и в самом деле «не дрался». Всего лишь валял дурака, не теряя над собой контроля и не причиняя вреда рассерженному противнику.

Его когти оказались страшным оружием, не хуже клинка. Они могли почти разорвать надвое мелькнувший в воздухе ус – увы, именно что почти : тот вначале беспомощно извивался и обвисал, но вскоре вновь обретал прежнюю подвижность.

Результата столько же, как от пуль. Зато им удалось совместными усилиями связать монстра боем, и тот не бросился вдогонку за беглецами.

Их было видно из окна: взяв наискось, они рванули к дальней дороге, по которой изредка проезжали машины. Рассыпавшиеся по плечам медно-рыжие волосы Соймелы пылали посреди тусклого коричнево-желтовато-серого ландшафта, словно яркий осенний листок. Здоровенный иллихеец тащил девушку за руку, не позволяя сбавить скорость, и со стороны это выглядело едва ли не криминально: наводило на мысль о похищении или о чем-нибудь еще в этом роде. Котяра бежал чуть впереди, задавая темп. Он же и выскочил первым на шоссе наперерез весьма своевременно появившемуся грузовику.

Не исключено, что на заводе не знали о том, что творится у подножия пустынного западного склона горки, но уж стрельбу там должны были услышать. Вполне могли решить, что идет перестрелка: то ли полиция кого-то накрыла, то ли две банды выясняют отношения. В таких обстоятельствах шофер вряд ли стал бы тормозить, не желая ненароком ввязаться в эти дела, но дорогу ему заступил монах, служитель Лунноглазой Госпожи, – и машина остановилась.

Сой подсадили в кабину, следом запрыгнул «бродячий кот». Для рослого Жозефа места не нашлось, и он взгромоздился на подножку. Грузовик помчался дальше, поддав газу.

Теперь можно было надеяться, что помощь придет, а пока главное – не мазать. Совсем как при схватке с мороком, только там стреляешь иглами из перстня, а здесь – пулями, и не надо выдерживать интервалов между парами выстрелов, разве что уходит время на перезарядку. Лишь бы Клесто не пострадал и не выдохся: все участники боя сознавали, что от него сейчас зависит слишком многое. Впрочем, он вовсю веселился: сквозь звуки выстрелов и производимый чудовищным выползком шум доносились взрывы холодного серебристого смеха, напоминающего плеск ливня.

То смутное, беловатое, которое до сих пор ворочалось в зеве у этой кошмарной твари, словно покрытый налетом язык, внезапно полезло наружу. Темре и Гурдо от такого зрелища на мгновение оторопели. Иллихейцы, уже успевшие на это посмотреть, лишь усилили огонь. Небольшие головы на длинных мотающихся шеях, с бледными, как тесто, змеино-человеческими ликами, безумно скалились, пищали и шипели.

Пули разносили их в клочья, несколько штук срубил Клесто. Бесполезно. Внутри обезглавленной шеи через несколько секунд после расправы набухало утолщение, оно двигалось по направлению к обрубку, скудно сочащемуся темной кровью – словно перемещалось яйцо, проглоченное змеей, – а потом на конце, как будто вывернувшись изнутри, появлялась новая голова, разевающая рот в злобном шипении. Так может продолжаться до бесконечности… Или до тех пор, пока из молельни не привезут преподобного. Последнее соображение подбадривало.