Фред Саберхаген - Слепая ярость

Но Лаваль и другие, избравшие путь доброжилов, были правы в одном: их железные хозяева действительно хотели узнать у них, что такое человечество. Огромные оптэлектронные мозги собирали данные, выпытывая у всех своих пленников ничтожные кусочки информации, которые затем складывались в гигантскую мозаику. Неизмеримое количество сведений в конце концов должно было позволить берсеркерам понять феномен соларианцев и окончательно уничтожить их.

Пока его собратья-соларианцы (или хрупкие единицы, как предпочитали себя называть некоторые представители доброжилов) грызлись между собой, Нифти Гифт молча стоял в своей клетке. Никто не обращал на него внимания. В камеру время от времени заглядывал лишь робот, принесший ему скафандр.

Ни о чем по-настоящему не думая, Нифти начал рассеянно оглядывать окружающее его пространство.

Во-первых, берсеркер, на котором он находился, был огромен. Неизмеримо больше того, который в незапамятные времена уничтожил корабль-шпион соларианцев. Судя по протяженности взлетной палубы, что окружала маленькую площадку, предназначенную для поддержания жизни людей, это был корабль-матка.

До Нифти постепенно доходило, что сбылись его худшие страхи. Именно этого он хотел избежать, когда бросил своих товарищей на верную смерть. Он стал беспомощным пленником берсеркеров, находился в глубоком космосе и не имел ни малейшего шанса на спасение.

А затем в оцепеневший мозг Нифти пришла другая мысль: уж тут-то Траскелук до него не доберется.

Чем дольше он раздумывал над тем, как удачно удрал от Траскелука, тем более дикой ему казалась эта мысль. Наконец Гифт истерически рассмеялся.

Через несколько секунд к двери маленькой клетки подошла Флауэр, наконец-то решившая узнать, что случилось с ее другом, и с любопытством уставилась на Гифта. Казалось, она ждет какого-то объяснения, но сказать ей Нифти было нечего.

Гифт заметил, что человекообразные берсеркеры не обращали на Флауэр никакого внимания. Они позволяли ей ходить куда хочется — естественно, в границах маленького пространства, где временно допускалась жизнь. Таким оказался ее Рай. Флауэр беспокойно оглядывалась по сторонам. Гифт видел, что она становится все более и более печальной.

Когда девушка отошла от клетки Гифта и вернулась к Лавалю, будущий вице-король ворчливо задал ей несколько вопросов, пытаясь выяснить, доброжил она или пленница. Видимо, эта разница казалась ему необычайно важной.

Теперь Лаваль был убежден, что познакомился со всеми прибывшими на яхте.

После этого допроса страх и недоумение Флауэр сменились настоящим ужасом.

Тем временем Гаврилов пару раз возвращался к яхте. На его лице было написано легкое недоумение. Он не мог понять, что случилось с Гифтом, но предпочитал хранить свои мысли при себе. Лаваль не должен был получить от него никакой информации.

Все люди (за исключением Гифта и отделенного решеткой Тамплиера) стояли плотной группой. Время от времени они садились или прислонялись к стене того, что представляло собой нечто вроде арены, окруженной огненным кольцом. Здесь существовало искусственное тяготение; механические хозяева снабжали их воздухом, а время от времени — водой и пищей, обеспечивая минимум, необходимый для поддержания жизни как доброжилов, так и зложити. Они были вынуждены это делать, если и в самом деле хотели задать им вопросы и раскрыть тайну непостижимой соларианской психики.

Тем временем беседа соларианцев вернулась к тому, в состоянии ли берсеркеры смоделировать человека. Почему эти машины с огромными вычислительными возможностями и техническим искусством до сих пор не сумели достичь успеха? Как будто этому мешало какое-то встроенное в них приспособление.

— Берсеркеры никогда не могли создать копию соларианца или любой другой формы разумной жизни, которая была бы на первый взгляд неотличима от оригинала. Впрочем, кажется, они и не желали… вернее, были не в состоянии предпринять такую попытку.

— Почему же?

— Я думаю, этого не знает ни одно органическое существо в нашей галактике.

Лаваль еще раз выразил свое глубокое презрение ко всем представителям органической жизни. Судя по тому, каким взглядом он смотрел на собственные руки, этот человек причислял к людям и себя самого.

Затем один из трех доброжилов предложил объяснение. Машины не хотят унижать себя, моделируя презираемую ими жизнь.

И тут из-за кулис донесся голос почти забытого ими пленного Тамплиера:

— Они уже унизили себя. По крайней мере, те, кто якшается с такой мразью, как вы. Они собаки, а вы — их блохи. Или вши?

Один из доброжилов бросился к Тамплиеру и попытался ударить его, но тщетно. Человек, заключенный в куб, захохотал как безумный, а затем начал петь.

Машина, неустанно пытавшаяся понять мотивы поведения людей, захотела послушать продолжение.

Пленник был рад стараться.

И тут все надолго замолчали.

А растроганный Гифт стоял, прижавшись к прутьям своей клетки, и слушал. Наверно, за несколько веков, которые длилась война, берсеркерам объясняли концепцию Господа тысячу раз, причем объяснения сильно зависели от того, какую религию исповедовал рассказчик, а потому противоречили друг другу. Холодные циники-доброжилы говорили одно, запуганные до смерти пленники — другое, фанатичные миссионеры, пытавшиеся обратить нежить в истинную веру, — третье. Однако невозможно было представить себе, что мертвая машина в состоянии усвоить идею Небесного Создателя как первопричины всего сущего.

В данный момент берсеркер — компьютер или программа, видимо, командовавшая эскадрой, которой предстояло завершить опустошение принадлежавшей соларианцам части Залива, — пытался понять, что это за труба и как ноги могут ликовать.

А затем он, как и раньше, потребовал объяснить смысл этой песни и что она означает для живых единиц, которые, судя по всему, черпают силы в концепции этого таинственного Господа, которого считают своим предводителем.

— Где можно найти это божество, которое ты называешь Господом? — спросил он у пленника.

— Повсюду, — не задумываясь, ответила голова, которая казалась лишенной тела.

— Я не ощущаю его, — ответил берсеркер.

— Ты не годишься для этого.

Гаврилов вскочил и шагнул к барьеру, собираясь наказать пленника, а когда из этого ничего не вышло, уныло присел на корточки.

Видимо, эта сцена не произвела на берсеркера ни малейшего впечатления. Во всяком случае, Учитель никак не прокомментировал возмутительное поведение живой единицы.