Анна Чащина - Бог со звезды

Трудно без симпатии относиться к тому, кто спас твою жизнь, кто способен молча выслушать, и чья особенная хрупкая красота сочетается с реальной выносливостью. Он не мог понять, что с ним происходит. Иногда очень трудно произнести вслух то, что боишься признать, особенно, если не имеешь сил от этого отказаться.

Богдана тянуло к Келан. Внутри него бурлила дикая смесь желаний и чувств. Он изгонял их, а они столь же упрямо возвращались и вспыхивали с еще большей силой.

Он жил так, словно в любой миг был готов броситься в омут с головой. Нет, как будто уже бросился…

Богдан смотрел на шпили остроконечных крыш, на черепицу, с пляшущими на ней солнечными бликами, на легкую оранжево-красную дымку деревьев и складки гор у горизонта.

— Келан! — окликнул он девушку.

Она стояла на коленях, ниже по склону, и собирала какие-то растения. Эта прогулка должна была стать совместным отдыхом, способом отвлечься от ежедневного кропотливого труда в библиотеке. Богдан пригласил ее пойти прогуляться. Келан выбрала место.

— Да, бог со звезды? — Она всегда называла его только так.

— Иди ко мне. Здесь красиво.

— Не знала, что волшебники могут быть такими нежными, — рассмеялась она, поднимаясь с колен.

Ей очень шли краски осени. Особенно этой, поздней. Волосы — спутанные пряди цвета меди, золота и шоколада, глаза — оранжевые языки пламени. Как можно видеть в ней кого-то еще, кроме женщины? Темный плащ скрывал фигуру, но Богдан знал, какая она. Утонченная японская статуэтка с нежной и гладкой кожей.

Он рассеянно ответил:

— Почему нет?

Келан подошла вплотную, подняла острый подбородок вверх и утонула в его глазах. Богдану показалось, что ее зрачки вспыхнули маленькими пожарами, и понял: так долго оттягиваемый миг наступил. Ни он, ни она больше не будут делать вид, что ничего не происходит. Все давно случилось, а прошедшие недели ничего не изменили. Просто, наконец, они приняли правила игры.

Крис оказался прав. Прошла всего неделя с момента, как я очнулась в незнакомой комнате, на островах, и физические раны затянулись. Особенности шантийского организма, которыми не уставал восхищаться человек, называющий себя моим «лечащим врачом». Мысленно я называла его волшебником, хотя должна бы лекарем. Невысокого роста, полноватый, с круглой пролысиной, он ходил в странном розовом одеянии, похожем на скроенный из одного куска ткани мешок с длинной застежкой спереди.

Стоуш лечил травами, мазями и никогда не использовал атрибуты волшебников. Но здесь все делалось совершенно иначе. Странные предметы: шарики, жалящие руку, прозрачные мягкие упаковки из нервущегося материала, гибкие и прочные. Такие присоединялись к тонким трубкам и теплым дискам, легко прилипающим к коже. Диски проникали в вены, а потом туда по трубкам заливали содержимое из прозрачных пакетов. Поначалу, меня еще окружали издающие разные звуки коробки, более странные, чем инструменты, которыми пользовался навещавший меня лекарь. Он был доброжелателен и мягко вел беседу, старательно изучая мою реакцию на свои вопросы. Я не понимала, зачем, хотя, если подозревать его в корысти…

Палачи часто пытают жертв, я знаю, как и для чего это делается. Не обязательно калечить, иногда достаточно напугать или, напротив, посулить желанное, смягчить страхи надеждой. Много способов. Лекарь не был палачом, однако мне не раз приходилось ловить себя на мысли, какая удачная я зверушка для препарирования. Его любезность в эти мгновения становилась отвратительной, а дружелюбие казалось напускным.

Именно переизбыток лжи делает нас больными. Понимая, что происходит, я пыталась бороться. Трудно оставаться в здравом уме, когда заперт в четырех стенах и мучаешься бездельем, домыслами. Не видишь, не слышишь, не знаешь, что происходит в мире снаружи. Такой досуг — худшая пытка. Раньше мне всегда удавалось оставаться на свободе и иметь такую роскошь, как право выбора пути. Теперь я в ловушке.

Настроение оставалось мерзким, я злилась, и причин тому было более чем достаточно.

— Что это ты делаешь? — спросил Крис, который, не дождавшись ответа на стук, грубо нарушил мое одиночество.

— Мою тарелку.

— Зачем? — удивился он.

Готовую еду приносили трижды в день, а затем, предположительно вечером — в комнате не было окон — забирали посуду.

— Просто не могу больше. Я здесь как крыса в клетке.

— Опять несешь глупости? — с легким раздражением поинтересовался Крис, облокачиваясь на спинку кровати. — С чего это ты решила, что заперта в клетке? Ты болела, помнишь еще? Врачи прописали тебе постельный режим и назначили лечение. Я, знаешь ли, не могу позволить себе роскошь забросить все дела и гоняться по острову за шантийкой, призывая ее поберечься.

Я настороженно смотрела на него, держа тарелку в руках.

— Хочешь сказать, меня не посадят на поводок и позволят побродить в святая святых? А разве островитяне не враждебны по отношению к пришлым?

— Дура, — беззлобно ответил Крис. — У любой свободы есть разумные ограничения. Запрещенное тебе и так не позволят увидеть, а на островах полно и других чудес. Благодаря мне, ты увидишь куда больше моряков из Кэшеба. Больше, чем могла когда-либо себе представить. Ты права в одном, островитяне никогда не собирались раздавать секреты направо и налево всем желающим. Бросай мытье, да поболтай немного со мной.

Я упрямо домыла похожую, но только похожую на стеклянную тарелку, поставила ее на стол и села на кровать. Крис эту демонстрацию свободы духа оставил без внимания, но я не обманывалась на его счет. При случае он мне эту вольность обязательно припомнит. Поболтаем еще.

Я вежливо поинтересовалась:

— Хочешь сказать, мне больше не придется торчать тут в одиночестве?

— А разве ты находилась в одиночестве? — Крис ухмыльнулся.

Я вытерла руки о простынь и зло посмотрела на него. Ну да, волшебники.

— Следили за мной? Шар всевиденья?

— Эка ты! — с необычайным добродушием засмеялся он. — Откуда дочери палача знать о чудесах волшебников? Или, прости, сыну? Кстати, как быстро ты теперь перейдешь во вторую фазу, Келан? Встретишь любовника очаровательным мальчонкой? А он видел тебя таким?

Меня словно кипятком окатили. Интересно, Крис специально поднимает такие темы? Продумывает фразы? Проговаривает диалоги? Чтобы уязвить, ударить побольнее? Но, как ни жаль признавать, он прав.

Я еще не думала. Пока не думала. Запретила себе.

— Если ты пришел поговорить о моей жизни, то зря. Об этом я не стану рассказывать.

— Не дуйся, не смог удержаться, — скривился он и примиряющее улыбнулся. — Да, а Мирон сказал, что ты уже здорова. Пара недель, и никаких следов не осталось, как я и говорил.