Ян Миклашевский - Куклы

Некоторое время спустя пришли усталость и безразличие. Было ли одно вызвано другим, или же между ними вовсе не было никакой взаимосвязи, Дима не знал и знать не хотел. Завидев на горизонте комплекс каких-то построек, он было побрёл к нему, но на полпути остановился - что-то внутри него заорало, что туда нельзя, что там смерть.

Краски дня начали тускнеть, уступая место ночным тёмным полутонам. Диме стало казаться, будто бы что-то внутри него само указывает неведомый ему, но в то же время такой желанный путь. Куда, зачем, почему именно туда - это его не волновало. Он просто знал, что ему нужно идти именно туда. Порой по сторонам возникали ослепительно белые пятна разных форм и очертаний. От некоторых веяло холодом, от иных - нестерпимым жаром. Какие-то создавали ощущение тяжести, от других же возникало странное чувство лёгкости. Были и прочие, с непередаваемыми человеческими словами ощущениями, однако Дима откуда-то знал, что всех этих пятен следует сторониться, но вот почему... Это уже было ему безразлично. Спустя некоторое время усталость накрыла его полностью, и он, на ходу сражённый бессилием, просто упал.

Утро так и не наступило.

Когда Дима открыл глаза, вокруг него всё было раскрашено в те же чёрно-серые полутона, изредка перемежаемые красным и фиолетовым цветами. Усталости не было, да и вообще тела как будто не чувствовалось. Возникло ощущение, что вся его предыдущая жизнь осталась где-то там, позади. Теперь же наступила новая, полная спокойствия, в которой нет ни тревог, ни волнений, ни вообще чего-то значимого. Всё тщетно, а все ценности мелочны, низменны и нет ни одной достойной того, чтобы к ней стремиться, потому что на самом деле нет никаких ценностей. Прошлого уже нет, будущего - ещё нет. Есть лишь здесь и сейчас. Что будет потом, не имеет значения. Надо вот только дойти куда-то, неизвестно куда, а потом... Какая разница, что будет потом?

Дни и ночи исчезли, оставив вместо себя серость и темноту. Вслед за ними ушли ощущения и чувства, эмоции же ушли ещё раньше. Испарились воспоминания, оставив после себя пустоту. Не осталось ни одной мысли, кроме привычной уже назойливой: "Туда, туда...".

- Иди ко мне!!! - неожиданно громыхнуло в сознании.

Диму накрыло ощущением непередаваемого блаженства.

"Вот оно. Вот оно то, чего я так долго ждал и к чему стремился", - мыслями это назвать было сложно. Не находилось тех слов, которыми можно было бы описать возникшее у Димы чувство. Противиться же этому призыву у него не было ни малейшего желания - вся его сущность орала, что это стало бы самым неправильным поступком во всей его жизни.

- Я иду, я иду к тебе!!! - закричал он.

- Иди за мной! - величественным и добрым голосом произнёс неизвестный, стоящий чуть поодаль.

Дима осознал, что только что ему наглядно предстало доказательство существования Бога, поскольку человеческое воображение слишком бедно для того, чтобы представить себе увиденную им красоту.

"Кто это может быть, как не Бог?"

На фоне окружающей серости фигура блистала красками, испуская лучи света, доброты и любви.

Серость с тьмой схлынули, и на Диму обрушилось доселе невиданное им великолепие всех красок мира. Многообразие оттенков зелёного в траве и листьях на деревьях, пронзительная белизна облаков, бездонная голубизна неба, переходящая в синеву. То, что раньше виделось ему мутными пятнами, превратилось в радуги, диковинные растения, родники и фонтаны различных цветов. Вокруг бурлила жизнь. Та жизнь, о которой он до этого момента не имел ни малейшего представления вовсе. И через всё это великолепие его вёл ни много, ни мало, а сам Бог. Вёл туда, где Диму ждало вечное блаженство, к которому стремится каждый, но какое никто не в силах вообразить.

Бог привёл его к величественного вида зданию, которое, по мнению Димы, не могло быть ни чем иным, как райскими чертогами.

- Я вернулся, - произнёс Бог.

Изобразить ту, что вышла встречать Бога, не смог бы ни один художник. Красоту её не смог бы выразить словами ни один поэт.

"Кто, кто может встречать Бога в райских чертогах, если не Богиня?"

Даже воздух, казалось, лучился светом, добротой и любовью. Ни одному художнику в мире не удавалось и не удастся передать всю ту божественную красоту, которая предстала диминым глазам. Всё его существо ликовало - кому ещё при жизни доводилось увидеть то, что увидел он?

Ворота Третьей Базы с лязгом закрылись.

- Маш, посмотри, кто к нам пожаловал, - Нимов тяжело опустился в кресло, - Ну и намаялся же его вести. Всё же далеко мне ещё до тебя пока.

- Успеешь ещё, - прозвучало у Макса в голове. - И кого же ты опять привёл? - В её эмоциях промелькнула брезгливость - Маша терпеть не могла брать под контроль мертвяков, не говоря уж о том, чтобы копаться в жалких остатках их сознаний. По её мнению, управление данным типом существ было сродни перебиранию крупы в поисках мусора, то бишь занятием нудным, неинтересным, да ещё и по времени затратным.

- Маш, это же Дима Хендрикс, - Макс мыслями попытался выразить всю радость от встречи со старым знакомым. - Я тебе про него рассказывал. Как думаешь, получится привести его в порядок?

- Не хочу тебя расстраивать, но шансов у него немного, - скепсис в машкиных эмоциях Макс научился определять, пожалуй, раньше всего. - У него на лице написано, что он несколько недель в таком виде гулял.

- Но мы же можем попробовать? - Нимов произнёс это заискивающе, но не словами. С некоторых пор Маша начала требовать от него общаться исключительно посредством ментальной связи, и он знал, что его успехи в этом плане доставляют ей удовольствие.

- Если регенератор не поможет, - а я уверена, что он не поможет, - тогда к Михалёву твоего друга отправим, - Маша всё же заинтересовалась. - Отмоем его, приведём в порядок хотя бы, для начала. Не пропадать же материалу. Небольшой шанс, конечно, есть, но если не получится, - а я уверена, что не получится, - то старика ждёт достойное его ума развлечение. Веди своего друга вниз, Катя про него уже в курсе. В таком состоянии я его в капсулу не пущу.

Окажись в тот момент в том месте невольный свидетель, обвешанный защищающими от пси-фона артефактами с ног до головы, то увидел бы он двух массивных существ, вида страшного, с блёклыми глазами, мертвенного цвета кожей, и услышал бы тишину. Увидел бы он и третье существо, вида не только страшного, но оборванного и грязного, пошатывающееся и красотой также не блещущее. Рассказал бы затем, возможно, невольный свидетель благодарным слушателям что-то вроде "...Делят, значит, баба-"контролёр" и мужик-"контролёр" жмура, которого мужик-"контролёр" привёл". И засмеяли бы невольного свидетеля благодарные слушатели, потому что где это видано, чтобы от двух "контролёров" кому-то убежать удалось и рассудком при этом не повредиться.