Иар Эльтеррус - Иная терра

Каноров устало провел рукой по волосам, тяжело вздохнул.

— Я был тобой увлечен. Ты мне нравился… да и сейчас нравишься. Нет, не перебивай — дай теперь мне сказать. Я понимал, что ты совершенно гетеросексуален, и мне ничего не светит. Но я не знаю… ты влюблялся когда-нибудь безответно? Наверняка влюблялся. И представлял себя с любимой, может, стихи ей писал, которых никто кроме тебя не видел, или еще что-нибудь в этом духе.

— Но не порнуху же!

— Во-первых, не порнуха, а эротика. Разница огромна, поверь. А во-вторых, я не говорил, что я в тебя влюблен. Увлечен, не более. Если хочешь, считай это компенсаторикой на потерю любимого человека и попыткой заполнить образовавшуюся пустоту.

— Онанизмом на фотки голых мужиков, к которым пририсована моя голова?

— Нет, восхищением тобой в прозе. Фото и голографии я не делал, — твердо сказал Леша. Он был бледен, только на скулах полыхал лихорадочный румянец, глаза неестественно блестели. Но весь его вид выражал непоколебимую решимость.

— Тогда откуда они? Сами скомпилировались?

— Их подбросили. Я готов поклясться чем угодно, что я их не делал.

— А с какой стати я должен тебе верить? — взорвался Стас. — Ты год вешал мне лапшу на уши, притворялся другом, на самом деле желая меня отыметь, ты подставил меня перед всем институтом, ты подставил меня, влезая в комп этого Дориана с моего компа, ты спокойно свалил все на меня и слился в неизвестном направлении, не отвечая на письма и звонки. Ты, наконец, весь этот год пи…ел мне о своей невдолбенной дружбе с таким замечательным Кириллом Бекасовым, а на проверку выходит, что не было никакой дружбы, одна только педерастия! Почему я должен тебе верить, а?

Алексей побледнел еще сильнее.

— Стас, ты потом будешь жалеть о том, что сказал такое. Ты ведь даже не знаешь, зачем я пришел, почему не отвечал на письма, — тихо произнес он, но Ветровский уже не мог остановиться.

— С чего ты взял? Я не буду ни о чем жалеть и слов своих назад не возьму! А зачем ты пришел и где пропадал — мне плевать. Небось отрывался в каком-нибудь гей-клубе, наслаждался тугими задницами!

— Ты в самом деле считаешь меня такой мразью, что…

— В самом деле! И в конце концов… чего еще ждать от такого, как ты? Педик долбанный! — Лешка дернулся, как от удара, его лицо стало снежно-белым. А Стас, резко поднявшись на ноги, громко крикнул: — Охрана!

Дверь открылась моментально.

— Мы закончили. Отведите меня в камеру, пожалуйста.

Он ни разу не оглянулся.

— Встать, суд идет!

Стас поднялся на ноги прежде, чем успел осознать сказанное. Это обязательное церемониальное вставание перед началом каждого заседания успело и утомить, и войти в привычку.

Сегодня все должно закончиться. Сегодня суд рассмотрит доказательства по последним пунктам, которые еще не успели обсудить раньше, и вынесет окончательный вердикт. От пяти обвинений осталось только три, причем наименее серьезных — к сожалению, их было вполне достаточно для того, чтобы отправить Ветровского в рабы к какой-нибудь корпорации лет на десять, если постараться.

— Рассматривается дело номер четырнадцать дробь двадцать восемь дробь сто тридцать пять, текущий год. Подсудимый, Станислав Вениаминович Ветровский, обвиняется в покушении на жизнь, здоровье, безопасность и право на коммерческую тайну путем сетевого проникновения, в распространении запрещенной министерством безопасности литературы, в сознательном и злонамеренном использовании поддельных документов и поддельного идентификационного чипа. Все прочие обвинения на данный момент с подсудимого сняты.

— Уважаемый суд, я располагаю доказательствами невиновности обвиняемого по… одному из пунктов и хотел бы выступить.

Стас поднял голову на звук знакомого голоса, и едва не свалился со своей табуретки. Между рядов скамей пробирался Леша.

— Ваше имя, возраст, род занятий?

— Каноров Алексей Геннадиевич, двадцать два полных года, студент Финансово-экономического Университета.

— Что вы желаете сообщить суду?

— Я хочу сказать, что подсудимый невиновен в покушении на Дориана Вертаска.

— У вас есть доказательства?

— Я просто это знаю. Ветровский не мог этого сделать по одной простой причине — это сделал я.

— Но атака была проведена с компа Ветровского.

— Это так. До недавнего времени я был студентом Высшего Института Петербурга, как и Ветровский. Мы были хорошими приятелями, и я часто заходил в интерсеть с его компа, равно как и он с моего. Незадолго до того, как я собирался осуществить взлом компа Вертаска, мой комп сломался. Я не хотел ждать, и совершил взлом с компа Ветровского.

Прокурор сыпал вопросами, пытаясь подловить Канорова на лжи, но ведь Леша и правда сделал это сам…

А Стас сидел, оцепенев, не в силах пошевелиться. Он даже почти не дышал — мир вокруг него рассыпался цветными осколками, стены, люди, небо и земля обращались в зеркала, в которых он видел себя — таким, каким был вчера, когда бросал в лицо Алексею отвратительные слова. Искренне и полностью веря в собственную правоту.

— Почему вы решили признать свою вину?

— Есть такое понятие, господин прокурор, — легко и беззаботно улыбнулся Каноров, и от этой улыбки Стасу стало очень светло и очень больно. — Оно называется «совесть».

— Не дерзите суду, — устало сказал судья.

— Прошу прощения.

— Почему вы не пришли раньше?

— Я имел неосторожность сообщить о своем намерении родителям. Они хорошие и честные люди, но слишком меня любят. Меня заперли в квартире, лишив средств связи, читали приходящие мне письма, без моего ведома перевели меня в другой институт, считая, что это поможет мне быстрее забыть друзей. Вчера мне удалось украсть из сумки матери запасной комплект ключей и выбраться из квартиры, когда она ушла.

— Но почему вы пришли только сегодня?

— Мне требовалось уладить некоторые дела.

— У вас есть адвокат?

— Нет, я в нем не нуждаюсь. Я полностью признаю свою вину.

— С какой целью вы взламывали комп Дориана Вертаска?

— Я подозревал, что Вертаск причастен к гибели моего лучшего друга, человека, которого я искренне любил. Он совершил самоубийство год назад. Кроме меня, он близко общался только с Вертаском, хотя я не знаю, что именно их связывало. Когда он покончил с собой, я заподозрил Вертаска и решил проверить. В том числе мне нужна была информация с его компа. В итоге мои подозрения не оправдались.

Он говорил спокойно, четкими, явно продуманными заранее фразами. Продуманными, заготовленными, отточенными — явно не сегодня и даже не вчера решил признать свою вину и спасти друга.

Стас, до боли сжимая пальцы на прочной решетке, люто и самозабвенно ненавидел самого себя.