Ник Кайм - Black Library Games Day Anthology 2011/12

Шаг за шагом они добрались до портала, через который Ксирил и Вириад словно совсем недавно ступили в странный, ужасный город. Сестра-близнец чувствовала, что умирала, скорбь высасывала из неё волю жить. Конечности двигались автоматически, лишь в предвкушении близости вечного отдыха. Вскарабкаться на башню с одной свободной рукой было трудно, но Ксирил и в голову не пришло убрать опал. Мучительно медленно она добралась до портала и активировала его.

Разорванная, призрачная паутина после Бьель-Танига казалась ледяной пустыней, вырывающаяся из дыр и брешей духовная буря цеплялась за спину Ксирил морозными когтями. Опал, такой жгучий раньше, остыл и выпал из бессильных пальцев. В сознании эльдарки осталось смутное воспоминание, что камень чем-то важен, но думать было слишком тяжело. Чтобы наклониться и подобрать его потребовались бы невероятные усилия, способные оборвать тонкую нить её бытия. Но ничто уже не было важно.

Что-то привлекло внимание Ксирил. Петляющий след тепла или знакомый запах? Она не могла сказать точно, но что-то было знакомое в ледяном ветре. Шатаясь, Ксирил пошла к разорванным краям туннеля паутины. Снаружи её звало нечто.

В верхней Комморре, на вершине цитадели Белого Пламени, архонт Иллитиан раздражённо нахмурился, когда драгоценность на его запястье дважды сверкнула, а затем погасла. На миг отвернувшись от состязания борцов-сслитов, эльдар лениво махнул мрачному, искажённому существу, что таилось среди его в остальном блистательной свиты. Горбун засеменил вперёд и униженно склонился, странно крутя изогнутой спиной.

— Готовь другую связанную пару, Сийин, твои последние меня подвели, — приказал Иллитиан.

От и без того смертельно бледного лица гемонкула быстро отхлынула вся кровь.

— Могу ли я сделать усовершенствования? — заискивающе спросил Сийин. — Я всегда стараюсь услужить вам как можно лучше, мой архонт.

Иллитиан нехорошо на него покосился.

— Сделай, как я сказал, или я скормлю тебя сслитам здесь и сейчас, понятно?

— Как вам угодно, мой архонт, — приторно улыбнулся гемонкул, а затем быстро скрылся.

Иллитиан продолжил смотреть, как многорукие змеи крушат друг друга ради его удовольствия, и уже вовсю размышлял, как превзойти неудачу в замысловатых планах. Важно терпение. Он всегда знал, что вряд ли сможет так легко вернуть ключ к Шаа-дому. Терпение и настойчивость всё равно позволят архонту добыть его, а затем можно будет начать исполнение великого плана.

Кровь. Слишком много крови.

Руки Афины покрылись ею до локтей. Она погрузила пальцы в багряную трясину расколотых рёбер и открытых органов. Сестра искала артерию. Её было трудно найти среди всех внутренностей и жидкости. Мерцающие люмополосы над головой были тусклыми и почти бесполезными. Афина едва могла видеть рядом свою послушницу, протягивавшую хирургические инструменты. Бетениэль словно извинялась — лезвия и пилы были грубыми и прискорбно неудобными, но других в Избавлении Императора просто не было. Это всё, что было у кого-либо в тени гряды Дьявола на разорённом войной мире.

Афина протянула сильную окровавленную руку. Она пыталась вытереть её о халат, но на ногтях осталась красная корка — кровь впиталась так глубоко, что кожу словно покрыл налёт ржавчины. Другой рукой Афина зажала хлещущую кровью артерию.

— Зажимы, сестра. Быстрее.

От взрыва крыша лазарета содрогнулась, и послушница засуетилась. Некоторые инструменты с грохотом попадали на пол, но зажимы Бетениэль нашла.

Афина остановила кровотечение и проворчала, зашивая вену, — Ещё повезло, что нам не потребовались рёброрасширители.

Бомба зеленокожих разворотила большую часть грудной клетки. И челюсть тоже.

Она обратилась к Бетениэль, — Когда жизнь на волоске, мы должны быть решительными даже перед лицом опасности. Это были «Мародёры», бомбардировщики Имперского Флота, направляющиеся к развалинам улья Гадес.

Послушница склонила голову в знак покаяния. Миг спустя она вздрогнула, когда Афина отшвырнула рваную тряпку для протирки инструментов.

— Трон и Око!

— В чём дело, сестра? Я что-то сделала не так?

— Даруй мне стойкость святой Катерины, — прошептала Афина, знамением аквилы моля о прощении за богохульство, — Нет…

Сестра провела рукой по лбу, оставив в поту багряную линию.

— Мы больше ничего не можем сделать, — Афина отключила медицинский когитатор рядом с койкой. Негативный сердечный отклик, плоская линия кровяного давления. — Он умер.

Из теней выступил сероволосый санитар с щетиной на лице и привлёк внимание Афины. Сансон был ульевиком и до средних лет делал в стоках запчасти, пока Гадес не разрушили. Спокойный и дотошный мужчина стал хорошим санитаром. Он тихо пробирался мимо пропитанных кровью и потом коек раненых, мимо бесчисленных стонущих людей, которые поступали в лазарет лагеря каждый горестный день.

— Сестра, они прибыли.

— На периметр? — Афина на ходу снимала халат, направляясь к маленькому резервуару с плоховатым санитарным душем и мочалками. Служанки подошли с обоих сторон, когда сестра остановилась вымыть грязные руки, и сняли её медицинскую одежду. На мгновения Афина предстала обнажённой в полусвете — сестра давно забыла о благопристойности — пока её не облачили в белые одеяния с золотыми иконами.

Когда Афина повернулась к Сансону, она вновь стала официозной и благородной сестрой-госпитальером в облачении Адепта Сороритас. Она прижимала к груди чётки розария, с конца которых свисал знак пылающей свечи. Тело облекли украшенные доспехи — тонкий серебристый нагрудник и наручи. Наконец, она накинула капюшон на чёрные как смоль волосы, удерживаемые заколками позади.

— Да, у реки Эвменид, — ответил санитар. Сансон потупил взор, храня свою честность.

Где-то в тенях было включено вокс-радио. Над ним сгорбился рядовой, слушавший пропагандистские сообщения с приглушённым звуком.

++ …невиновности не существует, есть лишь разные степени вины. Свободу нужно заслужить, нужно за неё сражаться. Трусы, слабаки и нечестивцы не заслуживают жизни. Гадес рухнул с дрожащих плеч. Лишь сильные победят. Мы — Злобные Десантники, мы встретим угрозу лицом к лицу и… ++

— Выключи эту хрень, — Афина сердито уставилась на солдата, рядового по имени Колбер, которому хватило ума сделать что сказано. — Лучше я буду слушать Яррика, воспевающего добродетели сопротивления, чем это.

Речи капитана Виньяра часто разносились по частотам вокса, но его пропаганда всегда была направлена на пренебрежение к слабым и подчёркивание их бесполезности в войне.