Сергей Климовцев - Кровь аистов

Удивленный зам поспешил к остальным.

– Ты, – повернулся Гроха к Андрееву и показал ему на быстро трезвеющего директора, – выясни, что с ним, и пулей мне анализы всех проб, что мы взяли. Егор, не тормози. – Он махнул охранникам: – Помогайте собирать оборудование. Пошустрей!

Начальник охраны побежал к палаткам, раздавая на ходу распоряжения, и вскоре лагерь загудел как разбуженный улей – люди собирались в дорогу. Организовав работу, Гроха проинструктировал зама, а потом отошел подальше от всех и достал спутниковый телефон.

Первый заместитель Председателя СБУ Украины тоже в это время был на взводе – его весь день не оставляли плохие предчувствия. И когда личный телефон завибрировал, он, мельком взглянув на определитель номера, сразу же схватил трубку:

– Слушаю.

– Здравствуйте. Не хотел вас беспокоить, – раздался взволнованный голос начальника охраны. – У нас проблемы. Можете говорить?

– Да, слушаю.

– Нужна ваша помощь. Иначе к утру мы потеряем лагерь.

Пока Гроха излагал суть дела, эсбэушник мрачнел все больше. Через пять минут он повесил трубку и, запершись у себя в кабинете, долго мерил нервными шагами комнату из угла в угол. Затем присел в кресло и принялся размышлять над ситуацией.

Научный лагерь находился под его личным контролем. Первый зам не знал, почему богатейшие люди планеты проявили интерес к Зоне, но ресурс был задействован беспрецедентный. Деньги на исследования текли рекой, любое оборудование, о котором крупнейшие научные центры только мечтали, сюда поставлялось по первому свистку. Ученые с мировым именем стекались в Зону ежедневно, и от него требовалось только одно – чтобы лагерь функционировал.

Поэтому первый заместитель всегда прислушивался к начальнику службы безопасности лагеря, которого он сам на эту должность и назначил. Полтора года назад молодой майор внутренних войск ухитрился вывести из самого пекла первую научную экспедицию. Спустя полгода благодаря ему уцелел во время выброса первый научный лагерь. И теперь высокий эсбэушный чин тоже рисковать не собирался.

Генерал вызвал по селектору своего помощника:

– Начинай эвакуацию лагеря. Немедленно. К утру нужно вывезти всех.

Солнце меж тем клонилось к закату. Близился вечер, последние приготовления заканчивались. Три десятка сотрудников в защитных скафандрах дожидались своего часа, остальные рассаживались по машинам для возвращения в лагерь. Гроха разыскал Андреева и отозвал его в сторонку:

– Ну?

– Директор в норме. Признаков отравления нет, скорее всего гипервентиляция – там в воздухе высокий процент кислорода. Надышался – опьянел. Вода чистая, минералов много. Действительно смахивает на морскую.

– Микроорганизмы? – Гроха высматривал кого-то среди копошащихся в степи людей.

– Хватает.

– Опасны?

– Вряд ли. Ищешь кого?

– Да. Волконенко найди мне! – крикнул Семен охраннику и снова переключился на биохимика: – Давай подробней.

Подробней не вышло: к ним уже спешил Волк. Взгляд у сталкера был настороженный – после утренних событий от беседы с начальником безопасности он ничего хорошего не ждал, но Грохе было не до разборок.

– Собирай своих мужиков, они возвращаются вместе с остальными.

Волк глянул на него с подозрением.

– Лагерь эвакуируют, – объяснил Гроха. – Если к утру кто-нибудь из твоих задержится в Зоне, погибнут.

– Выброс? – побледнел сталкер.

– Типа того. – Семен поморщился, соображая что-то на ходу. – Обзвони сталкеров. Им выделят две машины – до утра пусть все соберутся на базе. Там их заберет вертолет. Ты, как я уже говорил, – с нами.

Обескураженный Волк ушел, а Гроха вместе с Андреевым задержались ненадолго. Они оба устали – день выдался нелегкий, а работа меж тем только начиналась.

– В лагерь поедешь? – без особой надежды спросил Гроха.

– Знаешь ведь, что нет.

Гроха досадливо покачал головой.

– Из этого похода мало кто вернется, – осторожно сообщил он.

– С этого места подробней, – кивнул Андреев. – У тебя ведь опять сны были, да?

Семен поморщился.

– Рассказывай!

Гроха смутился. Он чувствовал себя, словно выживший из ума сатанист, когда говорил о своих видениях. Но Егор не отступал, и в конце концов он сдался.

– Завтра в Зоне все изменится, – неохотно заговорил начальник охраны…

* * *

Жгучее солнце ударило в голову, включая сознание. Человек захрипел, пытаясь вдохнуть, но легкие не слушались: не было сил даже закашляться. Упершись расцарапанными ладонями о твердые камни, он с трудом оторвался от земли, силясь протолкнуть внутрь толику кислорода.

Он, наверное, долго и изнурительно болел, но не знал, чем именно. Больше всего на свете ему хотелось оказаться в темноте и чтобы не нужно было никуда двигаться, а вместо этого он торчал посреди безбрежной степи, под палящими лучами голубого солнца, и уже не помнил ни собственного имени, ни где находится. Прикрыв рукой воспаленные глаза, он тяжело побрел к единственному заметному ориентиру посреди безжизненной пустоши – маленькому белому дому с незастекленными окнами.

Внезапно из глубины подсознания выплыло его собственное имя. Когда человек узнал, как его зовут, память начала разворачиваться дальше, извлекая одну картину за другой. Он не вспоминал, а заново переживал свою жизнь, начиная с самого детства. Как зритель в темном зале кинотеатра, он смотрел совершенно незнакомый фильм. Каждое событие потрясало его душу, давило с такой силой, что разум не выдерживал и переступал границу безумия. Зависнув там на мгновения, он беспомощно сползал в сумасшествие, но чья-то властная воля каждый раз возвращала его к реальности. Когда это случалось в очередной раз, воспоминание уходило, эмоции сгорали. Оставались только сухие информационные картинки – и никаких чувств.

Когда он наконец добрался порога дома, память уже провела полную инвентаризацию, аккуратно все упаковала и сложила в темный чулан на длительное хранение. Воспоминания больше не давили – он всех их отпустил. Отпустил даже мать и ее предательство. Это больше не волновало. Рана, нанесенная женщиной, которая ему нравилась, тоже не беспокоила – было даже смешно.

Лишь одну боль человек отпустить не захотел. Ту, что испытал, когда держал в руках маленькое тщедушное тело, изломанное страшной болезнью. Боль, которая за два месяца превратила крепкого мужчину в глубокого старика. Сильнее физических страданий были страдания душевные, оттого что он оставляет сына совсем одного на свете. Эту боль человек оставил себе до конца своих дней.

В доме он встретил всех, с кем пришел сюда, – их было несколько десятков. Один из них, невысокий толстячок, опередив остальных, повел его к широкому подоконнику, где тот наконец чуточку пришел в себя.