Карен Трэвисс - Остров выживших

— Нет, Ричард, — в конце концов услышал он. — Боюсь, что нет.

Таков был вежливый способ ускорить массовое уничтожение людей.

— Спасибо, Йори. Я вас понимаю. — Прескотт помолчал, автоматически едва не пожелав собеседнику здоровья, удачи или еще чего-нибудь такого же банального, чего ждать уже было бесполезно. Но это было бы ложью. А он еще не научился лгать с легкостью. — До свидания.

Несколько минут Прескотт пристально смотрел в окно. По обеим сторонам от окна на стенах висели телевизоры с выключенным звуком; по телевизору шли нескончаемые новости; но Прескотт сосредоточился на реальном мире, который он мог видеть своими глазами. В небе жужжали вертолеты. Стоял прекрасный летний день, и странно было в такой день делать такие жуткие вещи. Если бы он выключил телевизор, то почти смог бы убедить себя в том, что нормальная жизнь продолжается. Но он не стал этого делать. Он подошел ко второму окну, выходившему на Эфиру, и всмотрелся в город, протянувшийся на двадцать миль, до самого горизонта. Виднелись столбы дыма, многие знакомые здания исчезли. Саранча была почти у ворот.

«Еще одна попытка?

Они все отказали мне, кроме Южных островов, но им нечего предоставить, кроме солдат. А мне нужно нечто большее, чем живая сила».

Он нажал на кнопку интеркома:

— Джиллиан? Пригласите ко мне генерального прокурора, пожалуйста. Я не хочу разговаривать с ним по телефону — попросите его прийти сюда, и как можно скорее.

— Хорошо, сэр. Вы знаете, что его брат пропал без вести, да?

Каждый человек потерял кого-то из близких.

— Да.

Прескотт сел и принялся ждать, затем включил звук и взглянул на экран. Его поражало то, что репортеры все еще находят силы выезжать туда и снимать картины разрушения. Но что еще им оставалось? Во время кризиса люди стремятся делать то, что им знакомо, — отчасти это рефлекс, отчасти поиски утешения.

И он делал то же самое. Он удивлялся тому, что последний отказ, полученный от Дещенко, — подтверждение того, что у него не было реальной власти, что он потерпел неудачу в попытке убедить государства КОГ в необходимости решительных действий, не привел его в отчаяние. Его охватило даже чувство освобождения. Как будто камень упал с души.

«Боже, помоги мне, неужели я действительно хочу сделать это?»

Нет, он не чудовище. Он был в этом уверен. Теперь он знал, как выглядят чудовища. Они были серыми, они принимали всевозможные обличья, и они наслаждались страданиями людей.

И их следовало уничтожить, чтобы спасти человечество от неминуемой гибели.

«Что же мы наделали? Не следовало допускать подобного. Нужно остановить это, немедленно. Любым способом».

Он снова нажал на кнопку:

— Джиллиан, вам пора домой.

— Ничего, все в порядке, сэр.

— У вас есть родные где-нибудь еще? Я имею в виду — за пределами Хасинто?

— Только сестра, сэр. Она живет в Толлене.

— Советую вам попросить ее переехать сюда. Эфира пока единственное место в Тирусе, где нет Саранчи. Сделайте это побыстрее. Червяки приближаются с каждым днем.

Джиллиан ответила не сразу, что было на нее не похоже. Прескотт надеялся, что она поняла, как это срочно, и он знал — она догадывается о том, что он собирается сделать.

— Спасибо за заботу, сэр, — наконец ответила она. — Но я подожду, пока не придет генеральный прокурор. Я могу еще что-нибудь для вас сделать?

Прескотту хотелось спать. Он решил, что до появления посетителей успеет вздремнуть полчаса.

— Да, — ответил он. Если это необходимо сделать, то все можно решить во время одного совещания. — Мне нужен также генерал Саламан. И глава спецназа Хоффман. Этот грубый маленький полковник с кучей медалей.

— Поняла, сэр.

Теперь у Прескотта будет кворум.

— И Адам Феникс. Свяжитесь с профессором Фениксом. Нам понадобятся кое-какие технические сведения.

Коттедж Сантьяго, Эфира

— Мария! Мария, дорогая, ты здесь?

Разумеется, она была здесь. Теперь она почти не выходила на улицу. Дом стоял в коридоре и ждал ответа. Он знал, где она, он мог просто подняться наверх и открыть дверь спальни, но ему было слишком тяжело видеть ее неподвижно сидящей там, перед детской кроваткой. Ей тоже нужен был покой. Год назад они заключили молчаливое соглашение о том, куда можно ходить и куда нельзя, и теперь передвигаться по дому было не проще, чем по минному полю.

Он снял этот дом, чтобы жить здесь счастливо, чтобы у детей была большая площадка для игр, но все получилось иначе.

— Мария, я привел Маркуса. — Дом подождал, прислушиваясь к звукам, доносившимся из комнаты, давая ей время собраться с силами. — Я приготовлю обед. Приходи, когда будешь готова, детка.

Маркус по-прежнему стоял на пороге, глядя на птиц. Теперь он всегда ждал, когда его пригласят войти, как будто чувствовал себя посторонним, и это огорчало Дома; Маркус был членом семьи, и жилище Дома было и его жилищем в любое время дня и ночи. Теперь, когда не стало Бенни и Сильвии, Дом еще больше дорожил друзьями. Он потянул Маркуса за рукав:

— Эй, заходи. Кастрюли ждут.

— Ты уверен, что так не будет хуже?

— Уверен. Она рада тебя видеть. Ты это знаешь.

Они молча чистили овощи и разделывали курицу; в это время наверху раздались шаги — это Мария вышла из комнаты Сильвии и зашла в ванную. Дом знал ее ритуал: сейчас она закроет дверь и проведет пятнадцать минут, прикладывая мокрую холодную губку к глазам.

Но он все равно знал, что она плакала много часов. Никакое сочувствие, никакие таблетки не могли изменить прошлое: их дети мертвы, и их родители, и их братья, и половина их друзей. Тот факт, что семья Сантьяго была лишь одной из миллиона погруженных в горе семей во всем Тирусе, во всем мире, ни на секунду не помогал облегчить боль.

Это просто значило, что соседи не задавали неуместных вопросов, не делали доброжелательных, но глупых замечаний о том, что время — лучший целитель, потому что большинство соседей тоже потеряли близких.

«Дерьмо это собачье. Я еще не забыл Карлоса, а это было три года назад».

А у тех, кто не потерял никого, родственники служили в армии. Так что это был лишь вопрос времени.

— А с этим что делать? — Маркус показал бутылку вина. Он таскал из драгоценного погреба своего отца по несколько бутылок, но пил он мало и еще меньше разбирался в напитках. — Какое под цыпленка?

— Белое. Красное придает пище странный цвет.

Маркус некоторое время рассматривал ярлыки, затем вытащил пробку.

— Впечатляюще.

— Что?

— То, как ты научился готовить.

— Ну… ты сам понимаешь. — Мария теперь с трудом справлялась с домашней работой, и Дом начал помогать ей. Ей, казалось, становилось немного легче, когда она видела, что обед уже приготовлен. Он хотя бы мог быть уверен, что она ест как следует — по крайней мере, когда у него увольнительная. — Я не знаю, что еще могу сделать для нее.