Тимофей Калашников - Изнанка мира

Кирилл совершенно запутался и не понимал, куда движется отряд. Он впал в какой-то транс и мог только переставлять ноги в заданном темпе. Егеря были измотаны дорогой, как и он, — сказывалась тяжелая ноша, ведь пойманный мутант весил не меньше полутора центнеров. Только Вотан шагал все с той же пружинно-грациозной легкостью и, по сути, оставался единственным, кто успевал смотреть по сторонам, охраняя своих людей от внезапного нападения. Он прекрасно ориентировался, чутьем выбирая верные проходы, и чувство направления ни на миг ему не изменило. Кого он больше опасался — хищников или соплеменников, — сказать было затруднительно. Как бы там ни было, один раз группа отсиживалась в подъезде дома, пока по улице пробирался отряд сталкеров, тащивший тяжело груженные сани.

Наконец егеря оживились, что показывало приближение к родной станции. Кириллу накинули на шлем тряпку, на манер капюшона, так что он видел только узкую полоску снега под ногами.

— Я тебе, конечно, верю и вижу, что пацан ты неплохой, но знаешь, рано еще наши тайны узнавать, — проговорил, усмехаясь, Вотан, проверяя надежность капюшона, и добавил спокойным будничным тоном, от которого у Зорина по спине побежали мурашки. — И еще запомни, и все запомните: мы поймали библиотекаря. Это ясно? Если кто-то по пьяни проговорится, что мы не в библиотеке были, то считайте, это будет его последнее слово! А теперь домой, черти!

Разные лица. Разные люди. Усталые, злые, смешливые и озабоченные, задумчивые и серьезные. Попадались пьяные: громкие, боящиеся остаться один на один с зеленым змием, который давно не дарил им даже обманчивого спокойствия; попадались и тихие, безмолвно смотрящие в пропасти, ведомые только им.

«Ганза. Вражеская территория. Сосредоточие ненависти и смертельной угрозы. Обитель беспощадного противника, с которым не может быть мира. Всегда только война — до последнего. На истребление. В крошечном Метро слишком тесно для столь несовместимых форм жизни… Коммунизм и капитализм. Застарелое и бесконечное противостояние… Неужели и я совсем еще недавно так думал?»

Сейчас, проходя по платформе Таганской, Зорин смотрел по сторонам, отчаянно крутил головой и не мог поверить, что вокруг него ходят, бегут, сидят, галдят, кричат и молчат непримиримые противники, исчадия буржуазного ада. Обычная станция, где живут обычные люди. Заботы, несчастья, робкая надежда на завтра. Кто постарше — нет-нет да оглянется в ушедшее и, не в силах сдержать тоску, утрет призрак высохших много лет назад слез. Этим хуже всего, они помнят и все-все понимают, а потому ничего не ждут. Ни завтра, ни послезавтра, ни спустя тысячу завтра. Трудно сжигать мосты, особенно — ведущие в золотой век. А еще труднее признаваться в собственной глупости: кто, кроме глупца, мог отвергнуть рай?!

Впрочем, Кирилл не обманывал себя. Конечно, он видел, что люди здесь не так измождены, их ладони не украшены кровавыми мозолями, морщины не столько глубоки, а желудки явно знают не только крысятину и опостылевшие грибы. И все же хоть «корыстная шлюха», как обычно называли Ганзу на Красной ветке, кормила сытней и мягче стелила, дети ее не выглядели заметно счастливее от того, что живут лучше многих в Метро.

Нет, сколько Зорин ни вглядывался, он не видел в глазах обитателей Таганской-кольцевой наслаждения, довольства, упоения удачей. Не было в них никакого света, даже отсвета, даже малейшей искорки! Местные считают «красных» фанатиками, готовыми умереть за идею, но эта идея дает коммунистам то…

— Павлуха, фейс-то попроще сделай! — один из егерей толкнул его в плечо, прерывая раздумья. — Такое ощущение, что ты не из Полиса, а от коммунистов к нам затесался.

— А что, коммунисты — не люди? — против воли огрызнулся Зорин.

— Люди, конечно, — пожал плечами ганзеец. — Просто раз ты теперь с нами, то классовую ненависть и прочие заморочки оставь по ту сторону гермы. «Со своим уставом в чужой монастырь не лезут» — слыхал такую поговорку?

Сказано было совершенно беззлобно, с улыбкой, однако юноша с неимоверным трудом сдержал резкий ответ. Ему хотелось кинуть в улыбающееся, ничего не понимающее лицо охотника на мутантов всю правду о «чужом монастыре». Рассказать, что творили ганзейские «настоятели» и «прихожане» на несчастной, опаленной огнем и щедро политой кровью Комсомольской-радиальной. Погасить зарождающуюся вспышку удалось спасительной мантрой «сейчас не время и не место». Егерям ничего не объяснишь и не докажешь. Не время и не место. Когда-нибудь время настанет, а место окажется самым подходящим, но пока — терпеть и молчать. Улыбаться в ответ, глушить память и стыд, и ждать. Ждать…

— А что? Мне здесь нравится… — Кирилл не так уж и погрешил против истины, с интересом рассматривая уютную бело-голубую станцию, украшенную портретами бравых молодцов, участников какой-то далекой, ныне уже забытой войны. Золоченые надписи провозглашали славу героям-танкистам, разведчикам, пехотинцам и даже каким-то неведомым кавалеристам. — А где у вас поесть можно?

— Это ты по адресу обратился. Знаю одно злачное местечко, — Сигурд подмигнул ему. — Еда, питье, девчонки, кальян с травкой, волшебные грибы, все дела.

— Мне из всех дел просто выспаться бы. Больше ничего не надо.

— И с выспаться не заржавеет. Все радости подземного мира в одном флаконе! — знаток злачных мест мечтательно закатил глаза. — Я тебя отведу, а заодно накажу бармену, чтоб никто не докапывался до пришлого. Тут у нас «варягов» обижать — национальный вид спорта. Если сильно начнут доставать, скажи, что ты из команды Вотана. Запомнил? Сам через час подгребу — пока трофеи сдам и ружбайки, третье-десятое. Только чур без меня не нажираться, оки?

Кирилл не знал, что за «оки» такое, но спорить не стал: оки так оки…

Бармен, которого словоохотливый егерь назвал Лександрычем, с кислой миной оглядел незваного гостя, вяло пообещал ему защиту от местной «гопоты», как он выразился, и усадил в самый дальний и темный угол своего безымянного заведения. Просьбу охотника «налей малому за мой счет» он выполнял с видом оскорбленного царственного достоинства.

Нелюбовь местных к «залетным» Зорин ощутил очень скоро. Каждый из членов громогласной компании, завалившейся в бар через какое-то время, продвигаясь к стойке, пытался как можно сильнее задеть стул, занятый Зориным. Они явно надеялись выбить сиденье из-под зада незнакомца, однако Кирилл, восьмым чувством почуявший подвох, напружинился и усидел, чем заслужил хмурые взгляды и плевок в свою сторону. Неизвестно, чем бы кончилось это противостояние, но бармен несколькими словами остудил пыл особенно ретивых молодчиков, которые уже хотели было свести знакомство с Зориным поближе. Вотана здесь, судя по всему, если и не уважали, то опасались.