Олег Кожевников - Лёд и пламя

С этого дня, вплоть до 13 марта наступили счастливейшие дни. Меня буквально облизывали в госпитале, каждый день делали массаж, лечебные ванны, кормили от пуза. В свободное от лечения и от жранья время, я резался или в домино, или в карты с другими выздоравливающими командирами. Иногда мы с Шерханом выходили в город прогуляться, да и поговорить без свидетелей. Именно на одной из этих прогулок, я узнал, что есть у Наиля одна большая мечта – он хочет выучиться управлять автомобилем и работать на гражданке водителем. Я пообещал посодействовать тому, чтобы его направили в специальную автошколу.

13 марта весь госпиталь облетела весть, что война закончилась. И закончилась она нашей победой. Финны по мирному договору обязались выполнить все выдвинутые Советским Союзом условия.

Весь госпиталь ликовал и пьянствовал. Мы с Шерханом приняли в этом деле самое активное участие. Ну, что такое для двух здоровых мужиков несколько капель разбавленного спирта – ничто, только и хватит, один зуб пополоскать. Поэтому мы, опять нелегально, известными только нам тропами, выбрались в город. Там, в какой-то забегаловке, здорово надрались, как и положено двум победителям…

В госпиталь явились только вечером, когда на улице было уже темно. Я, распрощавшись с Шерханом, не совсем уверенным шагом пробирался в своё отделение и тут встретил её – девушку своей мечты, Нину Переверзеву. Она, после того случая в коридоре, различными способами старалась меня избегать. А когда в силу своей работы ей приходилось со мной встречаться, она краснела и отводила в сторону свои прекрасные глазки. А тут, на моё счастье вышла такая коллизия – кроме нас двоих в коридоре никого не было.

Я, наверное, под воздействием спиртовых паров совсем ошалел и, увидев Нину, схватил её в охапку и начал страстно целовать во все места, куда только мог дотянуться губами. Как она ни крутилась и ни вырывалась, но из моих железных объятий выскользнуть было невозможно. Целуя её, я в пьяном бреду повторял:

— Ниночка, милая, выходи за меня замуж!

Она на секунду замерла, посмотрела мне в глаза, а потом с болью и надрывом выкрикнула:

— Вы совсем пьяны, Черкасов! Какой замуж, вы же женаты, и совсем недавно у вас родился сын. Постыдились бы! Вы, хам и ловелас, майор! Только издеваетесь над бедной девушкой.

И удвоила свои старания, безнадёжно пытаясь вырваться из моих объятий. Выпитое продолжало бродить в моих венах. И я произнёс уже совершеннейшую в данной ситуации чушь, хотя это и было правдой:

— Это не мой сын! Его отец – мой дед!

После чего получил удар ладонью по щеке, и от неожиданности ослабил свою хватку. Нина моментально воспользовалась этим, выскользнула из моих рук и убежала. А я в большой печали направился в свою палату и завалился спать.

С 15 марта я начал заниматься своими личными делами, а именно, посещением штаба армии. Теперь за ворота госпиталя я выходил совершенно официально. Даже больше того, Павел Иванович выделял мне для поездок в штаб 7 армии свою служебную машину.

В кадровой машине 7 армии из-за меня произошёл небольшой сбой. Там, первоначально было принято решение о назначении меня в геройский 245 стрелковый полк, командиром второго батальона. Но теперь я был майор, и по званию уже перерос должность командира батальона. Тем более, командиром полка там был майор. Чтобы как-то решить эту незадачу, меня пригласили к заместителю командующего армией, отвечающего за кадры.

Встретил меня он довольно неприветливо. Сразу стал сетовать на неразбериху, которая началась после окончания войны. Сказал, что сейчас многие части будут переформировываться, и мне придётся какое-то время побыть в резерве. Потом, думая, что я обрадуюсь, заявил:

— Вообще-то, майор тебе, можно сказать, повезло. Во-первых, ты получишь отпуск после ранения, а во-вторых, и мы тебе выпишем отпуск. Всего получится у тебя 45 дней свободной жизни в семье. Глядишь, ещё одного защитника отечества заделаешь. А уже, когда вернёшься обратно, мы тебе подберём хорошую, достойную героя должность.

Этими словами я был совершенно ошарашен, даже, можно сказать, начал просто паниковать. В моей голове не укладывалось, как я могу приехать домой и спать со своей собственной бабушкой, как с моей женой. Да не в жизнь – лучше пуля в лоб! И всё вернётся на круги своя! Я свою роль уже выполнил, Клопов обезврежен, и мне можно уже уходить. Бабуля будет получать пенсию по потере кормильца, и все будут довольны. Сказать этого я, конечно, не мог и поэтому произнёс первое, что пришло в мою голову!

— Товарищ комкор, я приехать к своей жене никак не могу. У меня это…, ну, в общем, не могу я быть с женщиной.

Замявшись и, вдобавок сильно покраснев от своего вранья, я закончил:

— Понимаете, последствия ранения. Доктора, правда, обнадёживают. Говорят, что через годик, может быть, всё наладится. Но пока, ехать к жене я не могу. Простите!

Комкор задумался, потом начал говорить мне какие-то ободряющие слова. Я сразу почувствовал, как изменилось его отношение ко мне. Если раньше я был назойливый проситель, то теперь вызывал сочувствие и искреннее желание мне помочь. Взяв со стола толстую папку, он вытащил оттуда какой-то бланк, и сказал:

— Вот, Черкасов, я выписываю на твоё имя направление на обучение в военной академии. Как фронтовик, ты поступишь туда безо всяких экзаменов. Обучение там длится один год, за это время, надеюсь, все твои проблемы пропадут. Тем более, это Москва, красивые женщины, театры, рестораны, наконец. Глядишь, твоё либидо восстановится ещё быстрее. В Москве надо быть 25 марта. Все остальные бумаги получишь у наших кадровиков. Да, ещё, чуть не забыл – ты, майор, награждён орденом Ленина, кстати, получать его будешь тоже в Москве, в Кремлёвском дворце. Лично из рук товарища Калинина. Так что, готовься и смотри, не опозорь нашу армию. Чтобы всё на тебе блестело, и сам, чтоб был, как огурчик. Понял! В поезде, я думаю, ты не заскучаешь, там много будет наших. К тому же, твой бывший начальник – капитан Сипович, тоже там будет. Он удостоен за прорыв «линии Маннергейма» его батальоном звания Героя Советского Союза. Тебя, кстати, тоже представляли к этому званию, но, сам понимаешь – двоих из одного батальона, не положено. Вот посмертно, это еще, куда ни шло. Из твоих ребят трое удостоены этого звания посмертно. Ладно, майор, двигай обратно в госпиталь, нужно долечиваться. Но двадцать второго марта, в 17–00, чтобы как штык, был на Московском вокзале в Ленинграде.

Сказав это, комкор встал со стула, я тоже поднялся. Протянув направление в академию, он произнёс:

— Ну, давай, Черкасов не хандри там, всё в жизни бывает!

И от всей души меня обнял. После чего я, козырнув, вышел из кабинета комкора.