Алексей Гравицкий - Путь домой

Вот и решение созрело. Само. Видно, не судьба мне в Белокаменном броде имени всякой живности поселиться.

Значит, ноги в руки, немца с собой и — в Москву.

А Яна?!

Внутри похолодело. Артем отправил Фарафонова и компанию к Ване-радисту. К нему же вчера ушла и Янка. Я рефлекторно вскочил на ноги, дернулся к двери.

— Стой! — рявкнул Митрофаныч.

Я замер. Хозяин выглядел на удивление трезво, даже похмельным его трудно было назвать.

— Кто эти, с ружьями? Ты их знаешь?

— Кажется, знаю. Фара и сопровождение.

— Scheißen! [23] Дерьмо (нем.) . — выругался Штаммбергер.

Митрофаныч смерил немца оценивающим взглядом.

— И он «кажется, знает». Что за Фара?

— Один большой человек из Великого Новгорода.

— Это тот, у которого ты бабу увел? — Митрофаныч нахмурился. — Хреново греют батареи. Ладно, договоримся.

Я помотал головой:

— Не договоримся. Не те там люди, чтобы договариваться. Да еще и обижены. Уходить нам надо, вместе с немцем. Побыстрее, от греха подальше.

— Значит, не останешься, — вздохнул Митрофаныч, будто у меня был выбор, и все сейчас зависело от моего желания. — А обещал.

— Вам же лучше будет, если мы уйдем.

— Может, и так, — задумчиво протянул Митрофаныч.

Двор был бел. Снегу намело выше колена. Он скрипел, проминался под ногами. На ровном, серебрящемся ковре оставались темные провалы следов. Их было немного: мои, немца и Митрофаныча возле крыльца. Да еще смазанная дорожка, убегающая за забор — следы Артема.

Фигово. По следам парня Фара нас в момент найдет. Хотя… Артем их к Ваньке отправил. А там, что бы ни произошло, Фарафонов будет знать, где меня искать.

Снова возникло нерациональное желание дернуть к улыбчивому Ваньке. Предупредить, спасти. Видимо это стремление очень ярко отразилось у меня на физиономии, потому как Митрофаныч сильно сжал мое плечо.

— Даже не думай, — сказал он тихо, так, чтобы слышал только я. — Эти твои, с ружьями, уже там. Предупредить никого не успеешь. Решил уходить, уходи. Если поторопитесь и напрямки через лесок дерните, успеете.

— А ты?

— Разберусь, — отмахнулся хозяин. — Ты это… захочешь, возвращайся, Серега. Тебя здесь всегда ждут.

Митрофаныч коротко обнял меня, хлопнул по спине. Махнул немцу на прощание. Штаммбергер вскинул в прощальном жесте вялую руку. Вольфгангу было паршиво. Не то сказывалось похмелье, не то просто стало плохо. А может, одно наслоилось на другое.

— Ну, с богом, — напутствовал хозяин, и мы пошли.

Не люблю долгих прощаний, топтаний в дверях. Уходя — уходи.

Мягкий снег скрипел под ногами. Проваливаясь по колено, мы с немцем добрались до сарая. У Штаммбергера тут же началась отдышка. Да, погодка не способствует быстрой ходьбе. А похмелье усугубляет. Утешает только одно: наши преследователи тоже сугробы месят.

— Сережа!

Я обернулся. От дома Митрофаныча, утопая в снегу и спотыкаясь, бежала Звездочка. Я почувствовал укол совести. Яну, которая меня использовала и выбросила как одноразовую салфетку, порывался спасти и не один раз. А про Звезду даже не вспомнил.

— Rx dwy! [24] Подожди! (тайск.) .

Мы с Вольфгангом топтались у сарая. Я сердился на себя за невнимательность. Звезда, впрочем, не обиделась. Во всяком случае, когда нагнала нас, вид имела весьма довольный.

— Сережа, — протянула счастливо. — Спасибо.

Я не стал акцентировать внимание на том, за что меня благодарят, только кивнул и отвел взгляд.

— Пошли.

Уже не оглядываясь, мы вышли за останки забора, перемахнули через дорогу и углубились в лес.

Снег забивался везде, где только можно. Ноги мерзли — все же обувка у нас была не зимняя. За спиной на белом ровном полотнище, что насыпалось за ночь и первую половину дня и укрыла Белокаменный, оставались неряшливые провалы следов.

Хреновенько. Тут не то что следопытом быть не надо, с таким шлейфом за спиной нас и слепой найдет.

Звезда споткнулась, не удержала равновесие и рухнула моськой в снег. Поднялась отплевываясь.

— Khīnk, — буркнула обиженно.

Я протянул руку, помог подняться. Звездочка одарила меня благодарным взглядом. Руки у нее были холодными, саму потряхивало. И уже не от похмелья. Мы были не готовы к зиме, и шмоток подходящих на всех у Митрофаныча не нашлось, а искать на стороне времени уже не было.

Особенно к зиме оказалась не готова моя тайская спутница. Для нее такой климат находился за гранью понимания. Они там, в своем Таиланде, снег, поди, только в кино видели.

Немец, напротив, прекрасно знал, что такое русская зима. Но с каждым шагом Вольфгангу становилось все хуже. Из-за всего этого скорость наша значительно падала.

Дом Митрофаныча скрылся за деревьями. Вокруг был лес. Здесь хозяин нас увидеть уже не мог. Идея родилась сама собой.

Я остановился. Звездочка и Штаммбергер смотрели на меня с непониманием.

— Что-то есть случился? — уточнил немец.

— Идите, — покачал головой я. — Все хорошо. Идите прямо, выйдете к стене. Я вас догоню.

Немец покосился на Звезду. Та все поняла. В глазах ее мелькнуло что-то странное, давно забытое. Так смотрела на меня в далекой прошлой жизни мама, когда я сообщил ей, что мы с Боряном едем прыгать с парашютом. Нам тогда было лет по шестнадцать.

— Сережа, не надо — не надо.

Она протянула руку, чтобы меня остановить. Я отступил в сторону.

— Это быстро. Я вас скоро догоню. Идите.

И, не оглядываясь, метнулся в сторону, через лес.

В доме улыбчивого Ваньки я никогда не был. И где этот дом находится, знал только в теории и очень приблизительно. С другой стороны, топографического кретинизма у меня отродясь не было, и направление я знал. А там разберемся. В крайнем случае, следы подскажут.

Солнце скрылось. Пейзаж вокруг стал монохромным. Белый снег, черные деревья, серое небо. Тишина. Только дыхание да скрип шагов. Мое дыхание и мои шаги.

Где-то наверху каркнула ворона. Тяжело сорвалась с дерева. С ветки вниз съехала снежная шапка, посыпалась труха.

Хрен тебе! Черный ворон, я не твой.

Лес густел. После спячки зверье бегало не только по лесам, но и по городам. Дикое, осмелевшее. Впрочем, зверья я не боялся. Митрофаныч говорил, что от волков и собак тут первое время житья не было, но за месяцы после пробуждения жители сумели показать, кто здесь хозяин, и отбить свою территорию. Живность ушла за реку. Хотя по ночам выли как будто бы рядом.

Ладно, не суть. Сейчас людей бояться надо, а не животных.

Ноги проваливались в снег, дыхание сбилось. Я промок, но двигался быстро, потому пока не замерз. Пока. Холод придет позже, в этом нет никаких сомнений.

Прибегать к помощи следов не пришлось. Лес поредел, снова показались дома. А потом появились они. Слава богу, я не успел выскочить из-за деревьев.