Алексей Гравицкий - Путь домой

Паника волной покатилась вниз по склону. Люди Фарафонова палили по смерчам. Воронки ускорялись, увеличивались в размерах и делались агрессивными. Они больше не гуляли плавно по склону. Они кидались из стороны в сторону, с молниеносностью кобры реагируя на малейшее движение.

Тихий склон в мгновение ока превратился в ад.

Гудели воронки. Стреляли ружья. Орали люди.

Одного из преследователей засосало в пыльный вихрь, подняло раскручивая, как до того Фару. К первому вихрю нервным броском кинулся другой, пытаясь выдернуть жертву.

Воронки сшиблись с неприятным звуком, нападавшая пошла в сторону, зацепляя ногу раскручиваемого первой воронкой мужика. Раздался полный боли и ужаса крик.

Смерчи, покачиваясь, перетягивали жертву несколько секунд. Затем разошлись. Измочаленное, словно его молотили без воды в барабане стиральной машины, человеческое тело шлепнулось на землю.

Вокруг быстро растекалась темная лужа. Кровь молниеносно впитывалась в песок.

— Не двигатся, — бормотал как сломанная шарманка немец, придавая жуткой сюрреалистичной картине еще больше ужаса.

Я не двигался. Я едва держался на ногах, чувствуя, что вот-вот потеряю сознание.

Где-то там, за вихрями, возле дальнего света, мелькнуло испуганное личико Яны с замотанным тряпкой ртом и слезами на глазах. Рядом с девушкой стоял злой и растерянный Толян с ТОЗом. До них местечковый апокалипсис еще не добрался.

— Теперь медленно поднимайтес к я, — неожиданно сменил пластинку Штаммбергер.

Голос немца звучал словно через слой ваты. Смысл сказанного до меня дошел не сразу.

— Сережа, идем, — промяукала в ухо Звездочка и поволокла меня вперед, поддерживая под руку. — Надо-надо.

Я позволил себя тащить, стараясь как-то помочь, а не просто повиснуть. Хотя, возможно, Звезде было бы проще, если б я на ней повис.

Полтора десятка шагов снова растянулись в бесконечно долгий путь. Стена мерно покачивалась непроглядной золотистой пеленой света. Меня мутило. Перед глазами вместе с золотистыми искрами поплыли темные пятна.

Сзади метались крики, гудело, разве что пальба поубавилась.

Немец снова сместился в сторону, на несколько метров вдоль стены. Но до него было уже рукой подать.

— Эй, козлина! — окрикнул хриплый голос.

Я обернулся. В стороне, метрах в двадцати от нас, стоял Фара. На физиономии его сиял торжественный оскал победителя. Во взгляде было что-то маниакальное. В руках Григорий сжимал подобранное ружье. Ствол смотрел мне в живот, и на этот раз вихрей между нами не было. Вихри гуляли за спиной у новгородского авторитета, но это его, кажется, совсем не заботило.

Промахнуться с такого расстояния было трудно. Невозможно.

— Найн! — замахал руками немец.

— Будешь знать, как чужих баб шпилить, — прохрипел Фарафонов и нажал на спуск…

В тот момент я умер.

Не просто приготовился умереть, а во всех подробностях представил и ощутил, как это будет. Словно перепрыгнул во времени на секунду вперед и пережил мгновение собственной смерти, которое должно было случиться, но отчего-то не случилось.

Я не сразу понял, что произошло.

Вот палец Фарафонова дернул спусковую скобу.

Вот меня дернуло в сторону. Выстрел?

Я упал, вместе со мной упала Звездочка, на которой я практически висел.

Удар.

Кровь.

Много крови.

Огромная блуждающая за спиной у Фары воронка, резко кинулась в его сторону, реагируя не то на выстрел, не то на движение, не то на вопли, а может и на всё разом. Вихрь подхватил человека, засосал его в себя.

Я видел это. Я почему-то все еще видел это и был жив, хотя чувствовал тяжесть.

Тяжесть…

Я приподнялся. Звездочка тяжело сползла с меня на камни. Лицо ее было совсем бледным, губы побелели. Тонкие, не по-женски сильные пальцы зажимали расползающееся по животу темное пятно.

Крови было много, только это была не моя кровь.

Как, каким невероятным образом Звезда умудрилась вывернуться, сбить меня с ног, принять на себя выстрел, который обязан был срезать меня?

— Что ж ты наделала? — просипел я, чувствуя, как перехватывает голос.

Сел, не понимая, откуда вдруг опять появились силы. Поднял голову Звездочки, положил себе на колени.

— Сережа, — мягко улыбнулась она обескровленными губами. — Сережа. Все хорошо.

Я закусил губу и заскулил.

Воронка, что всосала Фарафонова, ускорилась, вырастая в высоту, увеличиваясь в диаметре. Фару крутило, как на сломавшейся центрифуге. Авторитет дико выл сквозь стиснутые зубы. Что-то натянуто лопнуло. Брызнула кровь. Послышался душераздирающий вскрик.

— Chạn mī xākār pwd tĥxng, [28] У меня болит живот (тайск.) . — пожаловалась Звездочка.

У меня задрожали губы, я понял, что ничего не смогу сейчас сказать. Перед глазами снова все затуманилось. Только на этот раз не от слабости.

— Сережа, — мягко промяукала Звезда. — Не надо — не надо.

Грудь рвало болью, и я уже не пытался разобраться, в чем причина этой боли. Провел рукой по лицу, смахивая слезы.

Звездочка смотрела на меня с грустной улыбкой. Она хотела еще что-то сказать, но не смогла.

Я взял ее за руку, ни на секунду не задумавшись даже, что держу за руку мужика. Стиснул пальцы. Жизни в них не было. Снова посмотрел на бледное лицо.

Ни жизни, ни улыбки. Взгляд обессмыслился. Глаза стали похожи на стекло.

С трудом я поднялся на ноги. Шатаясь из стороны в сторону, пошел к стене света, где ждал немец. Вольфганг что-то говорил, кричал. Кажется, он говорил все это время. Я не слышал слов, не понимал смысла.

Его вообще не было.

— Что ты орешь? — спросил я у немца то ли вслух, то ли мысленно. — Почему? Почему ты ее не спас? — Теперь я совершенно точно говорил в голос, потому что сорвался на крик и закашлялся. Схватил пытающегося что-то объяснить немца за грудки.

— Почему ты ее не спас? Вольфганг! Почему, свинота ты немецкая? Ты же бог!!!

Он что-то говорил, но я снова не понимал, не слышал. Все слилось в какой-то хоровод цветных пятен, гудящих и потрескивающих звуков. Мир смешался в мутно звучащий и выглядящий ком.

— Вы же боги, мать вашу! Вы же новый мир создали, пусть и случайно. А может, это вы — ошибка? Вся ваша наука — ошибка?.. Чего вы стоите, если никого не можете спасти? Она меня спасла. А вы со своей наукой и сверхспособностями ее спасти не можете… Никого не можете… Всё, на что вы способны, это устроить анабиоз. И то по ошибке…

Меня качнуло в сторону. Я закашлялся, отпустил Штаммбергера, удерживая равновесие. И на подламывающихся ногах шагнул в свет, оставляя за спиной мертвую Звездочку и треклятого немца, бушующие вихри и остатки фарафоновского отряда, Яну с завязанным ртом и Толяна с ТОЗом.

За спиной. В прошлом!

— Найн! Не туда! Шаг ф сторона! — донесся из этого прошлого набор слов.