Роман Злотников - Пощады не будет

– Что?! – взревел старейшина, мгновенно переходя от добродушия к возмущению. – Ты хочешь сказать, что мы трусы?

Грон усмехнулся, причем демонстративно нагло, отчего лицо сопровождавшего его в этой поездке графа Имаила, личного представителя короля Кагдерии, и так уже довольно бледное, окончательно приобрело цвет прошлогоднего снега. В его понимании переговоры о том, чтобы шейкарцы пропустили армию Агбера через свои перевалы, в данный момент повисли на волоске.

– Ну если вы тоже охотились на костяного вепря… – между тем задумчиво начал Грон, – тот тут я должен буду…

– Ты?! Ты охотился на костяного вепря? – изумился старейшина. – Да никогда не поверю…

Усмешка Грона стала еще более широкой, а кроме того, он еще и этак независимо пожал плечами, как бы говоря: хочешь – верь, хочешь – нет, но что было, то было. Старейшина некоторое время напряженно сверлил взглядом безмятежную и даже некоторым образом мечтательно-задумчивую физиономию Грона, а когда его собственное лицо налилось багровым цветом уже почти до фиолетовости, угрожающе прорычал:

– И что, убил?

– Ага, – кивнул Грон и продолжил: – Только не я его, а он меня. Ну почти…

Старейшина вытаращил глаза, а затем снова оглушительно расхохотался:

– Да… принц Грон, а пожалуй, менестрели совсем не врут. Ты, похоже, действительно славный малый. И стоишь того, чтобы отнестись к тебе с уважением. – Он повернулся к небольшой группе своих воинов, прибывших на переговоры вместе с ним, и проорал: – Эй, Линдэ, Эмальза, сегодня вам ночью точно спать не придется. Тут у нас, похоже, появился мужик, на котором вы еще не скакали! – Конец этой фразы также потонул в громком хохоте старейшины, который, впрочем, был громогласно поддержан всеми наличными шейкарцами. – Дочери, – пояснил старейшина, отсмеявшись, – ведьмы! Но «барсы» в руках держат крепче, чем иной мужик. Вот из-за этого никак их замуж не пристрою. Столько уже славных мужей сваталось, а они все нос воротят – то не так, это не этак, великого воина им подавай. И мужика так чтобы ух! Причем непременно хотят выйти замуж за одного мужа. А какой мужик таких ведьм удовлетворить сможет, если даже одна способна десяток рыжих бород за ночь загнать? Проверено!

Грон глубокомысленно кивнул. Перед тем как двинуть армию в Кагдерию, он тщательно проштудировал все источники, в которых упоминались шейкарцы. И потому вполне представлял, о чем толкует старейшина. Или, если опираться на разрядные книги Кагдерии, граф Лаундшварце.

Шейкарцы были народом, превыше всего ценящим возможность жить своим собственным законом. На самом деле желание жить своим законом и своей традицией это как раз и есть то, что люди подразумевают, произнося такие слова, как «свобода» и «независимость». При этом сама традиция или законы, с точки зрения большинства других людей, могут быть жуткими. Скажем, свободолюбивые маори, упорно сражающиеся против английских угнетателей, сражались еще и за то, чтобы по-прежнему практиковать каннибализм.

Свободолюбивые индийцы боролись с ними же еще и за право поклоняться такому жутковатому божеству, как богиня Кали, с помощью ритуальной удавки убивая во имя ее совершенно посторонних и не имеющих за собой никакой вины людей. А вроде как свободолюбивые цыгане до сих пор находятся в тисках таких дремучих гендерных и социальных традиций, что любой не принадлежащий к их среде и потому способный взглянуть на их образ жизни достаточно непредвзято скорее согласится на тюрьму, из которой все-таки рано или поздно выйдешь, чем на то, чтобы до самой смерти влачить существование рядового цыгана или цыганки. Так что известный всем образ благородного повстанца, яростно сражающегося за некую великую свободу, имеет к реальности очень опосредованное отношение. Вот и шейкарцы сражались не за некую отвлеченную свободу, а за право и далее жить так, как им было более привычно. И в отличие от многих весьма в этом деле преуспели. Поэтому каждый, кто собирался хоть чего-то от них добиться, должен был приложить некоторые усилия и разобраться с тем, как устроена жизнь этого гордого горного племени. А не корчить из себя графа Имаила, на протяжении всей их беседы просидевшего с надушенным платком у ноздрей, изо всех сил изображая из себя высокоцивилизованного человека, вынужденного терпеть общество дикарей. То есть это ему так казалось. Грону же он казался тупым, зашоренным снобом, неспособным высунуть нос за пределы створок раковины, в которую он сам себя добровольно загнал. Так это было или не так, но поведение графа скорее работало против успеха их миссии, чем за него, и позволять ему продолжать в том же духе Грон не собирался.

– А что, они действительно так хорошо владеют «барсами»? – поинтересовался он у старейшины.

– А то! – гордо отозвался тот. – Хочешь посмотреть?

– Было бы любопытно. Я давно интересуюсь различными техниками рукопашного боя, – кивнул Грон и, заговорщицки подмигнув собеседнику, пояснил: – Ну не увшанце же мне осваивать.

Старейшина снова гулко расхохотался. «Барсы» были короткими парными клинками с массивным лезвием и обоюдоострой заточкой, часто используемыми не только как оружие, но и как горное снаряжение, поэтому ими в равной мере были вооружены и мужчины, и женщины. Причем мастерство владения «барсами» среди женщин было распространено немногим меньше, чем среди мужчин. Увшанце же представлял собой нечто вроде огромной алебарды, для владения которой нужна была недюжинная сила и… столь же недюжинная масса тела. Иначе при ударе или замахе неумелого воина могло просто унести в сторону. Согласно традициям шейкарцев увшанце считался не только боевым, но и охотничьим оружием, с которым горцы выходили против снежного тигра или пещерного медведя. Когда-то давно подобная охота являлась частью ритуала посвящения в мужчины. Но с той поры пещерных медведей и снежных тигров изрядно поуменьшилось, так что теперь горцы обходились более легким ритуалом.

– Эй, Линдэ, Эмальза, а ну-ка идите сюда! – взревел старейшина.

А Грон, воспользовавшись моментом, чуть отклонился назад и, приблизив губы к уху графа Имаила, тихо прошептал:

– Граф, если вы не прекратите изображать из себя изнеженного идиота и портить мне весь разговор, я вам ваш платок в глотку забью.

Граф изумленно воззрился на Грона, но тот наградил его столь злобной ухмылкой, что граф дернулся и торопливо запихал платок за манжету. А в следующее мгновение Грон едва не опрокинулся на спину… от дружеского хлопка мощной длани старейшины по плечу.

– Смотри, Грон! – весело рыкнул старейшина. – Смотри! Таких боевых девок у вас на равнине ты никогда не встретишь!

Грон еле заметно повел плечом, восстанавливая кровообращение, а затем уставился на средину круга, который мгновенно образовали возбужденные шейкарцы. В центре его стояли две… кхм, наверное, следовало назвать их девушками. Во всяком случае, возраст обеих едва ли перевалил за двадцать пять лет. Впрочем, судя по тому, что уже успел озвучить старейшина, с основным признаком девичества они распрощались давным-давно. А вот в то, что каждая из них способна в постели согнать семь потов с некоего количества лучших воинов клана, по традиции красящих свои косматые бороды в рыжий цвет, верилось очень даже легко. От их фигур веяло силой и грацией дикой кошки. Обе девушки были похожи друг на друга. Но именно похожи, а не являлись точными копиями. Обе были рослыми, крепкими, с упругими, налитыми задницами, туго обтянутыми кожаными штанами. При своем нынешнем росте Грон, пожалуй, доставал бы обеим макушкой где-то до уровня бровей. Или даже ниже. Волосы одной были светло-рыжими и коротко остриженными, так что, когда она встряхивала головой, казалось, будто вокруг нее светится солнечный нимб. У второй был длинный, почти до ягодиц, соломенный хвост, который она сейчас, в преддверии схватки, закручивала вокруг собственной шеи. Одеты обе были практически одинаково – в кожаные брюки, куртки и сапоги. Только у рыжей брюки были заправлены в сапоги, а у блондинки выпущены поверх сапог и подвязаны в районе ступней кожаными ремешками.