Иван Кузнецов - Ковчег

— Не отдам, — каркающим голосом отчетливо произнесла она.

— Конечно-конечно.

Сан Саныч бережно подхватил старушку под локоть и вывел из комнаты.

— Очешуеть. — Игорь обвел взглядом разрушенное помещение. — Ведь сто раз ей говорили, что потолок в аварийном состоянии.

— Но заметь, как старуха выбрала место. Ее обвалом не тронуло, а вот нас… — Я непроизвольно поежился. — Представь, вошли бы мы на две минуты раньше, стояли бы перед столом, аккурат в эпицентре…

Игорь фыркнул.

— Я тебе больше скажу. Даже если бы мы поменялись с ней местами, все равно убило бы нас, а не ее.

— В смысле?

— Да в прямом. Это как сосульки зимой: взрослого убьет, ребенка убьет, кого угодно убьет, а по старушке промажет. Старушки они, Коля, ближе к Богу. Законы физики на них не распространяются. Помни об этом.

Захотелось отвесить Игорьку подзатыльник, но я вовремя вспомнил о его сотрясении и своей простреленной руке.

Гармоничных людей мало. Если присмотреться, их почти совсем нет. Большинство лишь выглядят гармоничными. Возьмите иного профессора — вдумчивый, сдержанный, в костюме московской фабрики качества, с поблескивающими золоченой оправой очками. Казалось бы, чем не образец строгой гармонии, пропитанной духом чистого знания? Ан нет. Достаточно увидеть того же профессора дома, в трусах и халате, с бутылкой пивчанского в одной руке и пультом в другой, подпрыгивающего в кресле и негодующего, когда спартаковская перекладина ловко отражает мяч, закрученный нападающим ЦСКА… Нет в нем в ту минуту и тени суровой университетской гармонии. Разрушен целостный образ, словно в профессоре живут два разных человека.

Увы, отсутствие гармонии — это полбеды. Иной раз сама гармония — зрелище куда ужаснее. Взять хотя бы падшего бомжа, давно забывшего прежнюю жизнь, — пьяного, страшного, плюнувшего на человечество и проклятого им в ответ. Пропитанного презрением к самому себе и запахом, который не выпарить даже в самой жаркой бане. Ибо запах этот у бомжа везде: и в одежде, и в коже, и в волосах. Бомж гармоничен. В нем нет ни единого противоречия. Он одинаково пьет дешевый портвейн что осенью, что весной. Одинаково копошится в мусорных баках и в лютую стужу, и в жаркий солнечный день. А если вы решите с ним заговорить, одинаково скользнет по вам пустым, бессмысленным взглядом, будь то раннее утро или самый поздний вечер. Бомж гармоничен — и это навеки въевшаяся страшная гармония, которую не под силу сломить в одиночку.

Но есть и третья категория людей, совсем маленькая, но оттого сияющая подобно золотой песчинке в груде пустой породы. Люди, для которых гармония дар, а не проклятье. Такие, как Аркадий Юрьевич.

Обстоятельный и педантичный. Любопытный и невозмутимый. Способный очаровать любого собеседника, любящий крепкий чай и молодых девиц, с коими, впрочем, неизменно тактичен и обходителен. В потрепанном, но чистом пиджачке, брюках и стареньких туфлях, которые подходят ему лучше, чем модели последних коллекций.

Да, Аркадий Юрьевич не был совершенен, как и все мы. Однако между гармонией и совершенством нельзя ставить знака равенства. Отказать же старичку в гармонии было решительно невозможно.

Даже небольшое отверстие напротив сердца имело аккуратную, идеально круглую форму. Даже темная кровь не посмела выбраться из-под борта пиджака и лишь стыдливо пропитала белую сорочку.

Но и умирая, Аркадий Юрьевич не дрогнул. Его лицо сохранило все то же добродушное выражение, только веки были полуопущены, да слегка замялся карман пиджака.

— Напали вечером, часов в одиннадцать, — сипло сказал дядя Витя. Его левая рука висела на перевязи, лицо побледнело, но от постельного режима он отказался наотрез. — Аркадий случайно задержался. У него всю неделю сердце шалило, а вчера вроде отпустило. Бумаг за неделю накопилось, хотел разгрести. А потом они с Палычем сели чаи гонять… — Дядя Витя кивнул в сторону второго тела с изувеченным окровавленным лицом. — Тут и началось.

— Много их было? — хмуро спросил Вербовски.

Дядя Витя скептически посмотрел на миниатюрный стул для младших классов и сел на парту.

— Много. Четверо прошли через главный ход. Представились нашими, показали нашивки и даже карточку. Назвали пароль. Сторож открыл, а тут Аркадий с Палычем вышли. Ну, и слово за слово раскусили визитеров. Они задергались и начали стрелять.

Я вздрогнул, заныла уже затянувшаяся рана. Знакомая ситуация, совсем как у нас. Только отделались мы не в пример легче. А ведь тоже могли лежать с дырками и слушать с того света сухой пересказ дяди Вити.

— В общем, Аркадия сразу положили. Палыча ранили, потом добили. Охранник в ответ успел одного подстрелить, прежде чем до него очередь дошла. Дальше началось — мама не горюй… У них, оказывается, и снаружи отряд был. Левое крыло запалили, начали по окнам стрелять. То ли отвлечь хотели, то ли напугать. Те, что внутрь зашли, сразу на третий этаж сунулись, в бухгалтерию и к Аркадию в кабинет. Там мы их и прищучили. Со мной ребята были толковые. Одного сразу срубили, одного ранили. Хотели взять живым, но он стрелял, как черт. Меня зацепил. Пришлось добить. Последний в окно сиганул. Не разбился, сволочь, ушел. И те, что подожгли, тоже.

Я слегка подался вперед.

— У них при себе ничего не было?

— Ничего. Ни документов, ни рюкзаков. Только одежда и оружие. Рабочее оружие.

— Что за оружие? — Вербовски присел рядом с телом Аркадия Юрьевича.

— Пистолеты, обрезы, у одного карабин. Снаружи — не знаю. Стреляли одиночными…

— …но вооружены были все, — закончил Вербовски. — У них был пропуск, они знали пароль, который мы меняем каждую неделю, они знали, где какой кабинет, и пришли чистыми. Но при этом на месте действовали, как идиоты. Потеряли людей, ничего не добились. Это не профессионалы. А вот тот, кто их готовил, — спец. Вероятно, он был снаружи. Наблюдал за операцией.

— И почему сам не пошел? — скептически спросил Игорь. — Какой смысл тратить столько сил на планирование и доверять исполнение идиотам, которые завалят все дело?

Я усмехнулся.

— Не все такие герои, как ты.

— Точно, — осклабился Вербовски. — Но шанс у них был. Если бы Аркадий не задержался допоздна. Если бы они не столкнулись в дверях. Если бы он не оказался таким въедливым и поверил пропуску и паролю. Если бы исполнители не оказались нервными. Если бы Виталий с парнями не застал их врасплох или отвлекся на пожар… Очень много «если». И любое из них играло на руку бандитам. В каком-то смысле нам повезло.

Повезло… Я посмотрел на тела, повернулся к Вербовски.

— Объясните мне другое. К чему вообще это нападение? Ладно, я могу предположить, откуда у них нашивки и карта. Могу представить, откуда пароль. Да и про планировку здания знали многие. Но что им понадобилась? Что за секретные документы у Аркадия Юрьевича? Мы тут бывали чуть ли не каждую неделю. На этом складе ничего серьезного нет, одно барахло. Вся бухгалтерия, весь приход-расход касается распределения этого же самого барахла. Тут нечего похищать, и бухгалтерия — куда отправлены десять курток и двадцать пар сапог — большой ценности не представляет. Тогда зачем все это? Планировать, нападать, терять людей. В чем смысл?