Роман Злотников - Последняя крепость Том 1

Он перевел взгляд на старосту.

— Важно то, — сказал Кай, — что каждый, кто отступает от своего Долга, теряет связь с людьми, окружающими его. И мало–помалу перестает быть человеком. И рискует рано или поздно обнаружить себя Тварью, пожирающей плоть людей.

— В том или ином смысле, — быстро добавила принцесса.

— Да нет, — сказал Кай. — В самом прямом смысле.

Толпа смолкла совершенно. Многие смотрели на Варга, будто тело его уже начинало покрываться шерстью, а изо рта полезли клыки.

— У каждого человека, — продолжил Кай, — есть выбор. Остаться человеком, ступив на дорогу Долга. Или отказаться от всякого Долга, став паразитом. Тварью. Ибо Тварь — и есть паразит на теле человечества. И до того часа, пока мы не сделали выбор, мы не можем считаться людьми — в истинном смысле этого слова. Человеками.

Герб разрешающе кивнул Оттару. Северянин с готовностью взмахнул топором и шагнул к Варгу.

А Варг вдруг встрепенулся. Он вскочил на ноги, затравленно озираясь, и, скрючив пальцы, будто звериные когти, вытянул руки к принцессе.

— Не врал я про пожар! — резко захохотал он. — Ваша правда, не врал! Только никаких торговцев не было! Не было! Я сам хутор подпалил! Не сидеть же вечно в той грязи?! А с пустыми карманами далеко не уйдешь. А папаня мне медяшку паршивую жадовал и отпускать меня не хотел никуда… А я не желал за свиньями дерьмо выгребать до конца своих дней! Не для того я на этот свет появился…

Северянин даже остановился, открыв рот.

— Брат Оттар, — проговорил Кай, — закончи дело.

Оттар ухнул, размахиваясь. Свистнуло раскрашенное факельным светом лезвие топора. Заверещал Варг, присев, чтобы отпрыгнуть… Но не успел.

И рухнул с разрубленным лицом на землю.

А Кай вдруг рассмеялся. В его смехе слышалось облегчение. Так смеется человек, не чаявший уже выбраться из темного подземелья и вдруг заметивший впереди свет.

— Все проясняется, брат Герб, — обратился он к старику–болотнику. — Все вновь становится на свои места. И вот это вот… — он поднес сжатый кулак к своей груди, — то, что меня мучило столько времени… тает, уходит…

Саркофаги были огромны — даже по меркам Тайных Чертогов. Огромны, как дома, а проходы между их рядами — широки, словно улицы. И потому Усыпальница походила на город. Город, погруженный в вечный сумрак. И сквозь сумрак этот слепо таращились с невероятной высоты изголовий и изножий саркофагов гигантские изваяния сказочных чудовищ, истинных имен которых теперь не помнил даже сам Высокий Народ.

Рубиновый Мечник Аллиарий, Призывающий Серебряных Волков шел меж саркофагов. Много часов минуло с тех пор, как он ступил в Усыпальницу, а он все шел, не сбавляя шага, выглядывая в сумраке тот саркофаг, что был нужен ему.

Шелестящее бормотание пропитывало древний сумрак.

Это были голоса Засыпающих.

Время жизни, отпущенное каждому из Высокого Народа, так велико, что может показаться, будто эльфы живут столько, сколько им хочется. И оставляют этот мир только тогда, когда сами этого пожелают. Но и сам процесс умирания эльфов чрезвычайно долог. В мире людей могут пройти века и эпохи, прежде чем эльфийский старец в своем саркофаге окончательно погрузится в бесстрастное небытие. А до того — Засыпающие будут лежать во внешнем беспамятстве, внутренне витая в каких–то только им известных мирах. Или, поднимаясь из саркофагов, не имеющих крышек, говорить друг с другом о тех стародавних временах, когда мир был совсем юн. Старцы Высокого Народа постепенно и неохотно отходят от жизни. В делах Тайных Чертогов они уже не участвуют, не выступают на Форуме, но молодые эльфы нередко навещают Усыпальницу, чтобы спросить у старцев совета…

Аллиарий остановился у одного из саркофагов, над изголовьем которого разевал пасть чудовищный каменный змей.

— Алмазный Мечник Таурус, Дитя Небесного Быка, — произнес он, и серебряная маска на его лице холодно блеснула в почти непроглядной темноте, когда эльф задрал вверх голову. — Сын твоего сына пришел, чтобы говорить с тобой.

Некоторое время было тихо. Потом в недрах саркофага родился мощный шуршащий скрежет — кто–то невероятно огромный зашевелился на ложе из древнего камня.

— Видно, что–то действительно необычное произошло с тобой, если ты решился–таки навестить меня, Призывающий Серебряных Волков, — глухо донеслось из саркофага. — С тех пор как я перешел в Усыпальницу, я тебя не видел.

— Случилось, — подтвердил Аллиарий.

Где–то недалеко, должно быть в соседнем саркофаге, над изголовьем которого навеки застыла серая громадина жуткого полумедведя–полубыка, раздался глубокий шумный вздох — словно порыв пыльного ветра вырвался из пасти обвалившейся пещеры.

— Дети Высокого Народа теперь редко навещают Засыпающих, — прогудел голос из этого саркофага. — Им не нужна наша мудрость. Они считают, что сами знают, как править и Тайными Чертогами, и миром гилуглов…

Рубиновый Мечник поморщился под своей маской. Если бы не крайняя нужда, он бы ни за что не пришел сюда. Засыпающие, конечно, мудры, но вот старческое их брюзжание способно кого угодно вывести из себя.

Саркофаг Тауруса задрожал. Высоко над головой Аллиария — на кромке стены саркофага — с треском сомкнулись пальцы чудовищно огромной руки. Сам Рубиновый Мечник легко мог бы разместиться на этой ладони. Ведь, подобно деревьям, эльфы растут всю свою жизнь и к преклонным годам достигают таких размеров, что земная твердь уже не может их держать. Наверное, если бы кто–то из эльфийских старцев вздумал покинуть Усыпальницу, на первом же шаге за ее порогом он глубоко погрузился бы в землю.

А потом над саркофагом словно воздвиглась скала, — Алмазный Мечник Таурус, Дитя Небесного Быка сел на своем последнем ложе. Космы длиннейших волос пепельным водопадом обрушились на необъятные плечи, на которых едва держались истлевшие лохмотья когда–то великолепного одеяния. Серое лицо Тауруса покрывала причудливая паутина тонких морщин — точно к коже пристали мириады мертвых змей. Черная и кривая трещина безгубого рта подрагивала, выпуская облачка пыли. Но глаза старца пульсировали алыми всплесками огня, поджигая темноту, как у молодого.

Аллиарий невольно подался назад. Действительно, давно уже он не посещал Усыпальницы… И уже успел забыть о том, что облик эльфа–старца далеко не так прекрасен, как облик эльфа, у которого впереди долгие–долгие века жизни…

«Будь на моем месте гилугл, — вдруг подумал Призывающий Серебряных Волков, — он бы рухнул замертво. Его сердце точно не выдержало бы вида Засыпающего… А ведь и я когда–нибудь стану таким…»