Карен Трэвисс - Ужас глубин

Прескотт одарил Хоффмана своей самой лучшей сияющей улыбкой политика — никаких зубов, только приподнятые уголки губ.

— Я в вас абсолютно уверен, полковник. Мы бы никогда не смогли дожить до этого дня, если бы вы не стояли во главе армии. С нетерпением жду вашего отчета.

Прескотт умел говорить такие вещи, которые, по мнению Хоффмана, были наглой ложью или в лучшем случае огромным преувеличением, но которые в то же время заключали в себе зерно правды. Прескотт всегда думал над каждым словом, никогда ничего не говорил в сердцах, под влиянием эмоций. Этот ублюдок, вероятно, считает, что Хоффман — безмозглый солдафон, совершенно случайно оказавшийся во главе армии и не разбирающийся в государственных вопросах. На лице у него появилось слегка насмешливое выражение, как будто говорившее: «Ты в этом ничего не понимаешь».

Хоффман небрежно отдал честь и отправился коротким путем к командному центру, надеясь повидать Майклсона. Только когда он преодолел полдороги, до него полностью дошел смысл слов Председателя. Прескотт искал козла отпущения на случай, если что-то пойдет не так. «Стоять во главе» на языке Прескотта означало «нести ответственность за все». «И теперь это не его ответственность — моя. Умный, гад». Хотя Прескотт и обладал абсолютной властью, инстинкты политика приказывали ему прятаться за спины других и прикрывать свою задницу.

«Не совсем так. У него не было бы никакой власти без моих солдат. Ни сейчас, ни прежде. И теперь они нужны ему больше, чем когда-либо. Ага. Я все понял. Он прощупывает почву. Может, он уже волнуется насчет того, что будет с армией, если события развернутся не так, как он обещает? Может, он боится путча?»

Хоффман остановился и взглянул на военно-морскую эмблему, доминировавшую над базой, — на вершине высокой каменной колонны красовались якорь и шестерня; они четко вырисовывались на фоне прозрачного бирюзового неба, такого ясного, что казалось, сейчас не месяц штормов, а месяц цветения. Хоффман не был склонен к оптимизму, но, оказавшись среди стен, не испещренных отметинами от пуль, шагая по тротуару, не развороченному выползшими из-под земли червями, глядя на горизонт, не затянутый дымом пожаров, он даже осмелился надеяться на то, что дела скоро пойдут лучше.

Конечно, он никогда бы не признался в этом вслух. Окружающие непременно решили бы, что у него начался старческий маразм. Он вошел в командный центр, и дежурные офицеры при виде его выпрямились в своих креслах.

— Все тихо, лейтенант? — спросил Хоффман, склоняясь над консолью связи, чтобы заглянуть в журнал учета происшествий. Пару раз в неделю бродяги совершали вылазки, причиняя ущерб имуществу, но пока жертв среди гражданских не было. Гибель гражданских лиц могла бы вызвать серьезное недовольство. — Откуда берутся эти сволочи, в канализации размножаются, что ли? Председатель вне себя.

— Час назад замечен противник, сэр. — Доннельд Матьесон, сидевший в инвалидном кресле, отъехал от своей консоли. — Отряд «Сигма» вступил с ними в бой, подтверждено двое убитых среди врагов.

— А где лейтенант Штрауд?

— Занимается патрулированием. Они с сержантом Матаки испытывают поисковую собаку, помните?

Да, он помнил. Он пообещал Ане, что чаще будет отправлять ее на передовую, и теперь ему приходилось выполнять это обещание.

— Я всегда за простые, проверенные временем методы.

— Мне нужно дать какое-то задание той женщине из команды саперов майора Рейда.

«Рейд. Сволочь двуличная».

— Какой женщине?

— Рядовому Бирн. — Матьесон смолк. У него была привычка разделять предложения паузами, и чем дольше была пауза, тем сильнее было его неодобрение. — Сэм Бирн. Та, которая всем делает татуировки.

— А, ясно. Да, она из Кашкура.

— Вы знали ее отца, верно? Она об этом говорила.

«Знал ли я его? Он был одним из моих солдат. Двадцать шестой Королевский полк Тиранской пехоты. Сегодня мне не дадут забыть Кузнецкие Врата».

— Знал, — подтвердил Хоффман. — Отправьте ее вместе с Матаки и Штрауд. Сочувствую бродягам, которые попадутся на пути этой компании гарпий.

Хоффман никогда открыто не выражал озабоченность безопасностью женшин-солдат, но Матьесон знал его слишком хорошо и понял, что имеет в виду полковник. Здесь не делали различий между полами. Либо женщина может выполнять солдатскую работу так же, как и мужчина, либо не может, и если нет — то не сражается на передовой. Ане Штрауд не хватало опыта, а Сэм Бирн всегда рада была показать, что готова пойти в атаку впереди мужчин, даже если в этом не было необходимости. Берни придется справляться с двумя проблемами сразу, так что работы у нее будет по горло.

«Берни знает, что делает. Она хорошо на них повлияет. Если отправить Бирн с мужчинами, она только и будет делать, что задирать всех и лезть на рожон».

— Точно, сэр, — согласился Матьесон. — Я всегда считал, что женщины страшнее нас, мужчин, когда выходят из себя.

Возможно, это было просто общее место. А может, лейтенант имел в виду именно Берни, потому что ее склонность к жестокой мести уже стала одной из полковых легенд.

Но как бы там ни было, Хоффман не клюнул на эту наживку:

— Да, от дам лучше держаться подальше. Сколько у нас сейчас патрулей за пределами базы?

— Восемь, сэр. И вот еще что — возможно, это ничего не значит, но я на всякий случай отслеживаю переговоры между кораблями инди. У одного из их фрегатов неприятности.

— У них, вообще-то, только один фрегат. Что за неприятности?

— Он напоролся на какой-то подводный объект, попросил помощи по радио, а затем они потеряли контакт.

— Сели на мель? Что за моряки, они когда в последний раз в море-то выходили? — «Квентин будет в ярости. Он так хотел заполучить этот фрегат в наш ВМФ!» — Вы сообщили об этом капитану Майклсону?

— Пока нет; сейчас он на совещании с капитаном Треску. Мне кажется, инди не в курсе насчет того, что мы прослушиваем их частоты. И еще я не знаю, как он общается со своими моряками, когда находится на берегу, потому что нашей рацией он не пользуется.

— В один прекрасный день из вас получится искусный политик, Доннельд.

— Ну зачем же сразу оскорблять меня, сэр…

Хоффман воспринял бы эти слова как шутку, если бы не знал, как сильно Матьесону хочется вернуться в строй. Но при нынешнем состоянии медицины это вряд ли было возможно. Большая часть технологий КОГ ушла под воду вместе с Хасинто. Техника, которая могла бы помочь Матьесону снова встать на ноги, сейчас покоилась на глубине нескольких сотен метров.

Предстояло восстановить чертовски много вещей, и не только из кирпичей и штукатурки.

— Держите меня в курсе, — велел Хоффман. — Пойду взгляну, как дела у нашего бравого капитана.