Вадим Проскурин - Взлет индюка

Шорох за спиной отвлек Билла от мрачных мыслей.

— Кто там? — крикнул он, безуспешно пытаясь смотать антенну, зацепившуюся за колючую ветку. — Пошел прочь, козел, увижу — отжиматься заставлю, пока не сдохнешь!

Люди — идиоты, почти как орки, никому ничего нельзя доверить. Приперся какой-то урод с очередным идиотским вопросом, вот увидит он сейчас Билла не в позе орла со спущенными штанами, а с рацией, и что подумает? Все правильно подумает, такие вещи любому идиоту понятны. Как начнет орать: «Стукач! Джудас!», и не объяснишь ему, что донос, обращенный к святой церкви, по сути, не донос, а та же исповедь, и к такому доносу обычные понятия о хорошем и дурном неприменимы, и потому… Да пошли они, козлы!

Шорох усилился, и стало ясно, что это не шорох, а шаги, но не человеческие, не двуногие. Слава богам, не зря на вас уповал! Лисица какая-нибудь или мокрица эльфийская…

Это была не лисица и не мокрица, а мифический робот, железный, восьминогий и паукообразный. Он стоял на тропинке, и, казалось, смотрел на Билла, хотя никаких глаз на его корпусе не было. Были там какие-то пимпочки и стеклышки, но глаза это или не глаза — Сэйтен их разберет.

— Чего уставился, урод? — обратился Билл к роботу.

— Сам ты урод, — отозвался робот шипящим нечеловеческим голосом. — Джудас ты недотраханный.

— Ах ты сука! — заорал Билл и потянулся к кобуре с бластером, которую носил не подмышкой, а на бедре, как мифический ковбой, но не чтобы покрасоваться, как все думали, а потому что подмышкой у него пряталась рация, а ее на бедре на всеобщее обозрение не вывесишь.

Робот прыгнул. Билл отскочил, увертываясь, камень под ногой дрогнул и поехал, антенна выскользнула из ладони, бластер выпал из расстегнутой кобуры, а сам Билл с диким воплем рухнул вниз. Хрустнули шейные позвонки, и снова стало тихо.

Робот не прыгнул на Билла, ему только показалось, на самом деле робот сделал обманное прыгательное движение и остался стоять, где стоял. Постоял так еще секунд пять, затем ловко вскарабкался по вертикальной стене, поджал ноги и притворился камнем.

Через пару минут в расщелине появились двое часовых, привлеченных воплем лейтенанта.

— Фигасе, — сказал один, глядя вниз.

— Ты лучше сюда посмотри, — посоветовал ему другой.

— Фигасе, — снова сказал первый. — У, сучара!

— Боги не лохи, — сказал второй. — Они все видят.

— Доложить надо, — сказал первый.

— Пока Дубовый из подземелья не вернется, некому докладывать, — заметил второй.

— И то верно, — согласился первый. — А я все же думаю, там в подземелье золото спрятано.

— Да пошел ты в жопу! — воскликнул второй. — Какое на хрен золото! Наноскрижали там с древними технологиями!

Они удалились, продолжая бессмысленный спор, временно прерванный нелепой кончиной лейтенанта Тернера. Рация так и осталась висеть на собственной антенне — бойцы забыли, что ее надо забрать, а когда вспомнили, то, не сговариваясь, сделали вид, что не вспомнили. Возвращаться было лень, да и доставать ее стремно — почти над самой пропастью болтается.

Через полчаса в расщелине появились Джон Росс и Герман Пайк.

— Рацию прибери, — распорядился Джон. — Хорошая рация, в хозяйстве пригодится.

— Надо еще вниз бойца послать, бластер подобрать, — сказал Герман.

— Лучше не надо, — покачал головой Джон. — А то тоже сорвется, расшибется, будет внизу два бластера. Потом третий полезет…

— Джон, я тебе кое-что сказать хотел, — прервал его Герман. — Ты говорил, у тебя мозг прочипован… Можно мне тоже такое сделать?

— Нельзя, — покачал головой Джон. — Извини, Герман, я тебя очень люблю и уважаю, доверяю тебе во всем, но… лучше не искушайся.

— Я ждал этого ответа, — мрачно произнес Герман. — Извини.

— Хрен тебе, а не извини, — сказал Джон. — Это ты меня извини.

Герман вздохнул и сказал:

— Смотрю я на тебя, Джон, и знаешь, что думаю? Клоун ты, а не великий правитель.

— Любой великий правитель — или клоун, или палач, — сказал Джон. — Третьего не дано. Люди знаешь, когда смеются? Когда слишком больно становится, настолько больно, что с серьезным лицом терпеть уже невозможно. Можно себя пересилить, попробовать сохранить серьезность до конца, но боль все равно надо куда-то девать, хоть ты тресни. А куда ее девать? Или смеяться над ней, или передавать другим. Вот и получается: или клоун, или палач.

— Демагог ты, Джон, — сказал Герман. — А я — дурак. Ты меня столько времени за нос водил…

— Зато ты первый, кого я перестал водить за нос, — сказал Джон. — Можешь гордиться оказанным доверием.

— Это Скользкому Джеку надо гордиться, — возразил Герман. — Если бы не он, хрен бы ты мне открылся.

Джон покачал головой и сказал:

— Все равно открылся бы, но попозже. Это мероприятие в подвале я уже очень давно запланировал. Знал бы ты, как я мечтал об этом дне…

— Догадываюсь, — хмыкнул Герман. — Может, трубку мира раскурим?

— Давай, — кивнул Джон. — Только не здесь. Там внизу Невилл с Алисой мнутся, тоже хотят на Джудаса поглазеть, а нас беспокоить стесняются.

— Через спутник углядел? — спросил Герман.

Он очень старался, чтобы в этом вопросе не прозвучала затаенная зависть, но зря старался, не получилось.

— Угу, — ответил Джон.

Некоторое время они молчали, затем Герман сказал:

— А интересно, этим людям новоявленным, им же какие-то фамилии придумать нужно…

— Они уже все придумали, — сказал Джон. — Россы они теперь, как я. Говорят, ты, типа, нам как бы отец, потому и фамилия у нас будет, как у тебя.

— Оригинально, — хмыкнул Герман. — А сам что думаешь по этому поводу?

— А мне пофигу, — сказал Джон.

— Пойдем, что ли, отсюда? — предложил Герман. — Слушай, Джон, прикажи Невиллу, пусть он эту антенну распутает, а то я как на нее гляну, сразу поджилки трястись начинают. Того и гляди сам вниз сверзишься. О чем этот мудила предательский думал, когда сюда лез? Предавать тоже надо с умом!

— Когда он сюда лез, тут был ровный камень, — сказал Джон. — Сверху ни одной трещины не было видно.

— Тоже через спутник углядел? — спросил Герман.

— Нет, через робота, — ответил Джон. — Вон он сидит.

И указал пальцем наверх.

Герман задрал голову и не увидел ничего, кроме камней. Один камень выпростал металлическую руку, помахал в воздухе и снова спрятал.

— Тот самый, которого лопоухие богом Каэссаром прозвали? — спросил Герман.

— Да, тот самый, — кивнул Джон.

— Я тебя ненавижу, — сказал Герман. — Как вспомню, что ты успел уже натворить… Это же в голове не укладывается!

— У меня тоже в голове не укладывается, — сказал Джон. — И я тоже сам себя ненавижу. А что делать? Если бы оставил все как есть — ненавидел бы еще больше.

— Тяжела участь героя, — сказал Герман.