Вадим Проскурин - Война индюка

— Я не смогу!

— Очень жаль, — отозвался тот, кто называет себя богом Каэссаром. — Значит, против судьбы не попрешь.

— Я не смогу дойти! — кричала Анжела. — Я все ноги собью! Мне больно! Я пока ковылять буду, меня расстреляют!

— Это твои проблемы, — ответил бог Каэссар. — Если не сможешь — значит, конец твоей расы угоден богам, и я умываю руки. А если передумаешь, я тебя вызову, когда доберешься до дисколета.

Анжела упала на колени, снова разодрала ногу каким-то сучком, и заплакала. Минут пять она рыдала, ругалась и стучала кулаками по обгорелой земле, затем успокоилась. Подняла лицо к загаженному небу, прикрыла глаза рукой, чтобы не слепило, и сказала:

— Гея, милая, на тебя уповаю. Укрепи и наставь, Гея, любимая, умоляю тебя.

И стало Анжеле легко и просто, и сделала она шаг, а затем еще один шаг, и боль в ступнях показалась ей не такой уж мучительной. Да, она изранит ноги в кровь, но она сделает это во имя Геи, а всякая боль, испытанная во имя Геи, переносима, и никакая жертва, принесенная во славу Геи, не чрезмерна. А если вражеская стрела оборвет путь комиссара — значит, на то воля Геи. Но не бывать такому! Минутная слабость осталась позади, и теперь Анжела точно знает, что Гея с ней, Гея ведет ее через поганую пустошь, оскверненную магией низкорожденных, тень матери всего сущего незримо высится за правым плечом Анжелы, и нет для Анжелы ничего невыполнимого, пока незримая матерь дает ей поддержку.

Через какое-то время Анжела осмелилась перейти на бег. Было тяжело и больно, но она терпела, а когда становилось невтерпеж — шептала пересохшими губами очередную молитву, и Гея давала еще немного сил. Однажды Анжела упала — хотела перепрыгнуть бревно, а бревно дернулось и ухватило ее за лодыжку. Оказалось, это было не бревно, а поверженный высокорожденный неизвестного пола и возраста, изломанный и обожженный до полной неузнаваемости человечьего облика. Закон требовал, чтобы Анжела остановилась и оказала товарищу последние почести, но Анжела выдернула ногу из некрепкого захвата, пробормотала нечто невразумительное и побежала дальше. Закон сейчас один — воля Геи, другого закона нет, и нет для единого закона другого исполнителя, кроме комиссара Анжелы. Ибо такова воля Геи, рядом с которой все прочее несущественно.

Она добежала. Не обезумела от боли в окровавленных ступнях, не обессилела от усталости, не сломала ногу ни в одной из коварных трещин, во множестве открывшихся в земле, когда-то плодородной, а нынче иссушенной адским пламенем. Ничто не прервало бег комиссара: ни стрела, ни камень из пращи, ни пулька из бластера. Гея сохранила ее для великого дела.

Анжела полностью отдалась великой силе, правящей миром. Не было больше для Анжелы ни боли, ни усталости, ни страха, ни мыслей, ни желаний. Только путь, который нужно пройти, и ничего сверх того. И когда путь привел ее к цели, она не сразу поняла, что сделала невозможное. Она стояла и смотрела на выпуклый бок летающей тарелки (какая она маленькая!), в котором зияла черная дыра входа (как у мокрицы задний проход, прости, Гея за невольное кощунство), и никак не могла поверить, что дошла.

ПСССТ-БДЫЩЬ!

Тяжелая бронебойная стрела просвистела над ухом и вонзилась в выпуклый бок летающей тарелки. Именно вонзилась, а не отскочила, у летающих тарелок бока, оказывается, мягкие, кто бы мог подумать…

Анжела не стала тратить время на обдумывание всех этих мыслей. Гея завладела ее телом, и тело прыгнуло в черную кишку входа головой вперед, ухватилось за что-то мягкое и провалилось внутрь. Вход моментально закрылся, а обшивка, пораженная стрелой, напряглась и вытолкнула стальной наконечник наружу. Но последнего Анжела уже не увидела.

Она провалилась в темное и тесное помещение, рука попала в щель между чем-то твердым и чем-то другим, тоже твердым. Анжела почувствовала, как кости предплечья гнутся под нагрузкой, и завизжала в ужасе. Она не успела сформулировать мольбу, но Гея поняла ее и так. Неведомый капкан отпустил руку, кость не сломалась. Анжела ссыпалась на пол, ударилась затылком о что-то железное, из глаз брызнули искры, и были они ослепительны, как поганое солнце пустошей… нет, это не искры из глаз, это в кабине свет зажегся… Ой, мамочка, Гея, милая, помоги, а-а-а!!!

Посадочные опоры подломились, летающая тарелка провалилась в бездонный колодец. Анжела сидела на полу кабины в неудобной позе, вцепившись руками в какие-то железки, и безостановочно визжала. А машина все падала и падала, набирала скорость, ее трясло, и вот-вот она уже достигнет дна колодца, не бездонный же он, в конце-то концов… Но тряска почему-то ослабевает, и что это значит…

Воздух в легких кончился, Анжела перестала визжать. Судорожно и хрипло вдохнула, и вдруг поняла, что в кабине есть кто-то еще, кроме нее. Подняла голову, поводила глазами туда-сюда, и обнаружила, что железки, в которые она вцепилась — это детали кресла, а над его подголовником закреплен стальной шлем, из которого что-то бубнит монотонный мужской голос. Анжела стала вставать и вдруг воспарила, она стала невесома, как носимый ветром пух, мать-Гея больше не притягивала ее к себе, горе-то какое…

— Кончай тупить, дура! — отчетливо прозвучало из шлема. — Сядешь ты в кресло или нет, дебилка бестолковая?!

Анжела изогнулась, ухватилась за подлокотник и кое-как впихнулась в кресло. По ходу заметила, что к креслу приделаны два коротких ремня. Анжела положила их себе на талию и завязала бантиком.

— Дура, там застежка есть, — прокомментировал эти действия голос из шлема.

Теперь, когда он звучал ближе, было несомненно, что он принадлежит искусственному интеллекту, называющему себя богом Каэссаром.

— Сам дурак, — отозвалась Анжела. — Недосуг мне с застежками разбираться, разобьюсь же!

Голос засмеялся, а она подумала, что падение длится ненормально, неадекватно долго. Сколько она тут телепается в невесомости? Минуты две, не меньше. Это же какой глубины колодец должен быть…

— Надень шлем, — приказал голос. — И забрало опусти.

Анжела надела шлем и переспросила:

— Чего опусти?

— Забрало, — объяснил бог Каэссар. — Щиток такой на глаза.

Анжела опустила забрало и взвизгнула. Кабины больше не было, Анжела зависла в бездонной, беспредельной пустоте, половину которой занимает черное звездное небо, посреди которого противоестественно сверкает дневное светило (когда на него смотришь, звезды исчезают, отводишь взгляд — снова проявляются, интересно). А вторую половину вселенной занимает гигантский бело-черно-зелено-голубой шар, который…

— Это Барнард? — спросила Анжела.

— Быстро сориентировалась, — откликнулся бог Каэссар. — Да, это Барнард, твоя Родина. Мы в космосе.