Алекс Орлов - Бросок Саламандры

Злоба и решимость, с которыми сото сражались с войсками, были необъяснимы. В бой шли мужчины, женщины, старики и дети – все, кто мог держать оружие.

Однако Федерация была сильна и за свою историю сталкивалась с куда более мощным противником.

Захлебнувшись собственной кровью, сото были вынуждены прекратить войну и вернуться к мирной жизни. Тем не менее было ясно, что мира между людьми и сото уже не будет. Следовало либо готовиться к полному уничтожению сото, либо придумывать что-то такое, что сняло бы напряжение между ними и породившей их цивилизацией.

Поиском этого средства мира как раз и занимались профессор Пулитцер и коллектив его исследовательского центра.

Суть идеи Пулитцера заключалась в том, чтобы люди и сото могли вступать в браки и рожать детей. В реальных же условиях такие союзы ни к чему не приводили. Теоретически ничто не мешало паре заиметь ребенка, но на практике случаев беременности в смешанных браках не было.

Поначалу Пулитцер доказал возможность рождения детей, зачав их в пробирке. Однако получившиеся метисы не решали проблемы, к тому же они развивались в довольно замкнутых, злобных и бесплодных субъектов.

Многие противники Пулитцера объясняли неудачи отсутствием во время зачатия элемента любви и радости, но профессор и сам понимал, что люди из пробирки – это не совсем то, что было нужно.

И тогда он решил создать человеческое существо, которое могло бы быть своим и для людей, и для сото. И хотя такого существа еще не было, профессор придумал ему имя – Миротворец.

Это была нелегкая задача, и пока у Пулитцера получались все те же бесплодные метисы.

В дверь постучали.

– Пожалуйста, входите, – разрешил профессор. Дверь отворилась, и в кабинет вошел заместитель Пулитцера, доктор Эрнст Холидей.

– Надеюсь, вы извините меня, Эрнст, но у меня нет сил даже встать с дивана.

– Конечно, лежите, Джордж, о чем речь. Я знаю, что вы сегодня совершили трудовой подвиг.

– Да, я надеюсь, что хоть один из пяти сотен образцов окажется долгожданным Миротворцем.

Холидей присел на стул и, выдержав небольшую паузу, сказал:

– А если не выйдет и в этот раз?

– Что значит не выйдет, Эрнст? – Профессор опустил ноги на пол и сел. – Что за пораженческие настроения?

– Я это к тому говорю, профессор, что, может быть, прав тот колдун с Маттияра?

– А что может умного сказать этот дикарь? Рассуждения о духах нам не помогут...

– Это так, – вздохнул Холидей, – но ведь мы исчерпали все возможности. Исследования говорят о том, что мы и сото – одни и те же существа и тем не менее мы разные и искусственно рожденные метисы неполноценны.

– К чему вы клоните, Эрнст?.. – сердито спросил Пулитцер. От его слабости уже не осталось и следа.

– Я хочу напомнить вам объяснения колдуна. Он сказал, что сото – это те же люди, только с «подсами».

– С чем?

– С «подсами» – с подселенцами.

– Вы мне эту пропаганду, пожалуйста, не читайте, дорогой Эрнст. Откуда ваш колдун может знать это? Почему, вскрывая тела сото, мы ни разу не видели никаких «подсов»?

– «Подсы» существуют в другом спектре восприятия.

– Да где вы нахватались этого бреда?! – вышел из себя Пулитцер.

– Вот. – Холидей достал из кармана книжку небольшого формата и прочитал название: – «Невидимый мир и его законы».

– Кто автор этой дребедени?! – не успокаивался Пулитцер.

– Николо Коперник.

– Моя бы воля, я таких вот очернителей науки вешал бы или вообще сжигал бы на костре.

– О, профессор, кто знает, может быть, мы с вами попали бы на костер первыми.

Пулитцер промолчал. Он тяжело поднялся с дивана, подошел к рабочему столу и оперся на него руками. Эрнст Холидей злил его. И тем сильнее, чем больше в его словах было правды. Пулитцер давно уже прятался от самого себя, стараясь не думать о том, что его путь мог оказаться тупиковым.

– Расскажите лучше, к каким выводам пришли наши геронтологи. Что, действительно этот старик прожил двести лет?

– Да, ему даже чуть-чуть больше. Он рассказал, что его дед был одним из тех, кто первым посетил Маттияр. Сказал, что именно с вернувшихся с этой планеты и пошли первые сото.

– А сколько же лет прожил его дедушка, небось тысячу? – с едкой ухмылкой спросил профессор.

– Колдун сказал, что триста семьдесят. А его отец не дожил и до трех сотен – был слаб здоровьем и много болел.

Холидей замолчал. Молчал и Пулитцер. Однако Эрнст мог поклясться, что слышал, как в голове профессора ворочались тяжелые мысли.

– Ну и что? – с вызовом произнес Пулитцер, – Будем охотиться за «подсами»? А как мы их увидим? И что нам это даст, в конце концов?

– Колдун говорил, что с «подсами» можно договориться. Они оставят сото. и те станут обычными людьми,

Холидей ожидал от профессора новой вспышки гнева, но тот только выпил залпом целый стакан воды и сказал;

– Если в академии узнают, что мы работаем с колдунами, места академика мне не видать никогда.

– Так ли уж важно для вас это место?

– Важно или нет, теперь я уже и сам не знаю. Просто последние несколько лет академическая мантия манила меня. Представляете, какой поднимется шум, когда мы опубликуем результаты наших исследований, основанных на информации, полученной от колдуна.

– Ну и что. Вспомните реакцию на заявление Зигмунда Ленца, что люди произошли от кишечных паразитов. Его объявили едва ли не преступником, но потом теория Ленца сбросила с постамента теорию Дарвина и встала на ее место. Теперь она будет стоять там, пока ее не сбросит очередной

безумец.

– Ваши слова – это не слова серьезного ученого, Эрнст.

– Знаю, профессор, но это всего лишь рассуждения.

Итак, что мы будем делать?

– Делать? – Пулитцер на секунду задумался, а затем

сказал:

– А вы могли бы, Эрнст, пригласить сюда этого мудреца с Маттияра? Любопытно было бы с ним побеседовать.

– Конечно, профессор, – согласился Холидей и, улыбнувшись, добавил: – Но вы рискуете академической мантией.

Однако Пулитцер не принял шутки и совершенно серьезно заметил:

– Я собираюсь с ним только побеседовать. Только беседа и ничего более.

К удивлению профессора, мудрец с Маттияра оказался не заросшим седыми космами старцем, а, напротив, производил впечатление светского человека. Он выглядел лет на шестьдесят и носил небольшую бородку.

Пулитцер даже невольно ощупал свой подбородок. Не так давно у него была точно такая же, но он ее сбрил.

– Здравствуйте, мистер...

– Камингс, – подсказал мудрец.

– Прошу садиться, мистер Камингс, – несколько смущенно предложил профессор.

Осанка Камингса, его дорогие часы, костюм и штиблеты никак не вязались с тем образом, к которому готовился Пулитцер.