Игорь Подгурский - Т-34 — амазонский рубеж

Он был рожден героем, чтобы созидать, разрушая. Но душа его была полна горечи. Кажется, так люди называют щемящее чувство в груди. Живи он на восемьдесят жизненных циклов раньше, сражался бы сейчас за перекрестки пространства в истинном облике гарха или создавал логова в петлях времени. Но он появился на свет и вырос на Земле, а точнее в Германии, где совсем другая сила тяжести и ходить приходится на двух ногах без возможности опереться на кончик мощного хвоста, утыканного короткими острыми шипами. Его рост не дотягивал даже до двух метров, если быть точным, в высоту он был один метр восемьдесят два сантиметра и весил меньше девяноста килограммов. По меркам своей расы коротышка. Его человеческие кости были хрупки, а пальцы без саблевидных когтей — нежны и вызывали неприязнь. Он долго не мог привыкнуть к виду собственной белой кожи без надежной чешуйчатой брони. Попади он сейчас в родное гнездо, ему не удалось бы даже сделать вдох. Слабые грудные мышцы не смогли бы прогнать воздух через легкие из-за высокой силы тяжести. Хотя там нет воздуха. Последнее время он все чаще стал думать как человек, все чаще использовал земные критерии оценки. Пока он человек, он напоминал себе длинного комара, и, как хрупкое насекомое избегает ветра, так и ему стоило до поры до времени держаться подальше от родных мест, где действуют первозданные силы гравитации. Вот почему так неприятно щемило в человеческой груди, хотя он прекрасно знал, что его тело полностью здорово и все органы исправно функционируют. Иначе и быть не могло у штурмбаннфюрера Отто Кемпке.

Офицер шел по мощенной серыми камнями брусчатке мостовой Майнца, крошечного провинциального городка. Населенный пункт, находящийся в глубоком тылу, собирался погрузиться в темноту. На дворе стояла осень 1944 года. Авианалеты воздушных армад антигитлеровской коалиции превращали крупные промышленные города в дымящиеся руины. Смерть с неба могло приманить даже скопление поездов на железнодорожной станции.

В Майнце самым высоким зданием была католическая ратуша в готическом стиле. Высокий острый шпиль и острые коньки крыш грозно целились в небо. Но это была слабая защита от тяжелых бомбардировщиков Б-17, летящих над облаками на высоте, недоступной для 88-миллиметровых зениток, основных средств противовоздушной обороны.

Еще двадцать минут, и ранние вечерние сумерки превратятся в непроглядную темень. Отто досадливо поморщился. Теперь надо постоянно было учитывать такие мелочи человеческого тела, как невозможность видеть в темноте. Раньше бы на такую ерунду он даже внимания не обратил, просто его зрение перешло бы на ночной спектр видения. Надо было спешить.

Прохожих на центральной улице почти не видно. Да и то в основном женщины и дети. Практически все мужчины призывного возраста давно на фронте. Мобисты из Генерального штаба вермахта уже готовы подписать приказ о призыве резервистов преклонных лет, участвовавших в кровавой мясорубке Первой мировой. Молох войны требует свежей еды. Жернова фронта жадно перемалывают дивизию за дивизией, армию за армией, не разделяя людей на расы и классовую принадлежность.

Улица выходила к единственной и центральной площади. Во всех маленьких немецких городках улицы рано или поздно выходят к центру города — к площади. Завидное постоянство, упрощающее задачу. Приземистые домики с черепичными крышами, небольшие скверики с по-осеннему цветными деревьями, и снова глыбы домов, напоминающих заснувших исполинских доисторических животных с затемненными узкими бойницами окон-глаз.

Дыхание войны коснулось и этого городка. В витрине продуктового магазина стояли одноцветные пирамидки консервированной капусты, заменив витиеватые гирлянды сосисок и колбас. Население Германии уже давно перешло на карточки. Эрзац-хлеб, эрзац-мед, эрзац-кофе, а вот бумага не эрзац…

На унылых серых стенах мелькали разноцветные плакаты, напечатанные на хорошей бумаге. На пропаганду никто никогда не жалел средств. На одном имперском рекламном плакате Отто невольно задержал взгляд. С него смотрел чистокровный ариец, краса и гордость Третьего рейха: светлые волосы, синие глаза со стальным отливом, упрямо выдвинутый вперед подбородок.

Белокурая бестия — ариец с плакатов — был продублирован в различных ипостасях во всех общественных местах. Мало кто знал, что моделью героя, отважно глядящего со стен в победоносное будущее, был штандартенфюрер Вальтер Краус. Художник Зигель долго и придирчиво выбирал натурщика из многих кандидатов, предварительно прошедших строгие проверки на чистоту происхождения. В результате тщательного отбора стальные глаза Вальтера и его твердый подбородок можно было увидеть на многих плакатах — германский воин, поражающий молниями издыхающего красного дракона со звездой во лбу, офицер люфтваффе за штурвалом пикирующего «Юнкерса», заботливый отец улыбающихся белокурых детей, с гордостью носящих повязки со свастикой.

«Куда же ты так неожиданно сгинул, зараза?» Из-за таинственного и внезапного исчезновения штандартенфюрера его, Кемпке, в авральном порядке выдернули с фронта, где он занимался любимым делом: «зачищал» прифронтовую полосу от советских диверсантов из разведывательно-диверсионных групп. Он — оперативник, а не канцелярская крыса. Кемпке всегда был от перворождения охотником, а тут поставили на кабинетную работу. Включились невидимые механизмы агентурной сети, кто-то потянул за незримые нити, и он волею судьбы оказался на должности Вальтера — заместителем начальника подразделения архивных исследований «Аненэрбе» («Наследие предков») и проекта «Колдовская картотека» полковника вермахта Неринга. Они занимались архивными исследованиями в области изучения легенд и мифов: германских, индийских, китайских, латиноамериканских, славянских. Вслед за Краусом бесследно исчез и упомянутый полковник вместе со всей семьей. Охрана, неотлучно сопровождавшая офицера, ничего вразумительного сказать не смогла в свое оправдание и отправилась повышать бдительность на Восточный фронт. С какой радостью Отто поменялся бы с ними местами! Но его мнением никто не интересовался. Каждый должен быть на своем месте. Выполнять! Хайль!

Головокружительное назначение и стремительный переход из замов в начальники нисколько не радовали. Он прекрасно отдавал себе отчет, что не силен в аналитических выкладках, но терпения и упорства ему было не занимать. Ничего, как-нибудь справлюсь. Кемпке с ностальгией вспомнил, как по нескольку дней ему приходилось сидеть в болоте, изображая неприметную кочку. Чутье его никогда не подводило. Пути-дорожки штурмбаннфюрера с завидным постоянством пересекались с путями вражеских диверсантов, решивших порыскать в прифронтовой полосе. В своей вотчине он был настоящим хозяином. А здесь сиди, корпи над бумажками. И совета спросить не у кого. Наставник — доктор Эрик Гримм — затерялся в бескрайних джунглях Амазонки и, похоже, сделал это навсегда. Один, совсем один. Пришедшего на замену Гримму доктора Нильсена Кемпке не воспринимал всерьез. Хорош новый куратор, нечего сказать: провалил свое задание в России, теперь здесь пытается развернуться. Час от часу не легче…