Елена Горелик - Лев и ягуар

— Еще нет. Потому мы тут до сих пор и торчим, — вздохнула Галка.

— Зачем ты отправила его в Москву? Прости, Эли, я не верю в то, что ты сделала это без некоего умысла. — Джеймс хорошо изучил свою драгоценную и нисколько не сомневался в положительном ответе. — Знаешь, что я об этом думаю? Ты вознамерилась изменить историю своей родины. Убрать некое лицо или наоборот — вывести на первые роли человека, по неким причинам устраненного от власти в твоем мире. Я не берусь судить, насколько хороша или плоха была история России, которую ты учила в школе, но как ты можешь быть уверена, что внесенные не без твоей помощи изменения дадут лучший результат?

— Я не уверена, Джек, — слабо, почти беспомощно улыбнулась Галка. — Может, станет лучше. А может, я так все напорчу, что останется только застрелиться от стыда. Одно я знаю точно: так, как раньше, уже не будет. Если, конечно, Николас сумеет довести эту операцию до конца.

— Эли, ты невыносима, — Джеймс рассмеялся, и его смех был полон горечи. — Почему ты никогда не довольна окружающим тебя миром?

— Как ты однажды сам сказал, милый — я самый неудобный человек на свете, — Галка откинулась на спинку стула. — Такие, как я, все время идут по лезвию ножа и не могут выжить иначе, кроме как изменяя мир… Кстати, Жано не из таких. Он, как и Франсуа, всегда будет встречать любое изменение в штыки.

— Но так же, как и Франсуа, все равно пойдет по новому пути…

«Задуманное исполнено, — думал господин посол. — По крайней мере, первая часть. Но стоит ли этому радоваться — не знаю».

Здешние жители не зря называют свою столицу «белокаменной». В этом Николас убедился еще пятнадцать лет назад, когда приехал сюда впервые. И всюду церкви, церкви, церкви… Это почему-то напоминало Николасу Испанию. Насколько несхожи были между собой русские и испанцы, но две общие черты у этих народов предприимчивый голландец все же подметил. И те, и другие были, на его взгляд, слишком набожны. И те, и другие верили, что они призваны совершать великие дела. Что ж, испанцы в свое время владели половиной мира. Сейчас их огромная империя рушится. Полномасштабной катастрофы — быстрого обрушения этой колоссальной постройки — испанцам удалось избежать, но Николас был уверен, что жить этой империи осталось недолго. Какие-то колонии отделятся сами, какие-то будут присвоены Францией, Голландией, Англией. Даже Сен-Доменгом. Мадам Эшби не откажется прирастить свою державу за счет бесхозных испанских земель на континенте. Словом, демонтаж Испании и ее возвращение в границы Пиренейского полуострова — дело времени. Русским же, по его мнению, еще только предстояло создать свою империю. Но они явно к этому готовы. Царь Алексей и его сын Федор последовательно проводили политику присоединения пограничных земель и наращивания экономической мощи государства. В одной из последних бесед с умиравшим от чахотки Федором Алексеевичем Николас имел возможность убедиться: планы у молодого царя были вполне достойны империи. Выход к Балтийскому морю. Захват шведских прибрежных крепостей, постройка собственных портов, верфей, флота. Реорганизация и перевооружение армии. И, как явная необходимость для осуществления всего этого — изменение структуры государственного аппарата. Династия, опиравшаяся на «родовитых» — это не империя. Это именно царство с замашками внезапно разбогатевших провинциалов, и не более того. Наивысшим проявлением такого вот воинствующего захолустья, по мнению Николаса, была соседняя Польша. Месяцы переговоров в сейме, с огромным трудом собранные альянсы, десятки тысяч золотых, потраченных ради достижения нужного решения, могли разбиться о «Не позвалям!» какого-нибудь полуграмотного деревенского шляхтича, не успевшего пропить только саблю. И все приходилось начинать сначала…

«Возможно, мадам генерал знала, что делала, давая мне подобные инструкции. — Николас открыл окно: в сен-доменгской миссии, в отличие от посольств иных держав, окна открывались на петлях, подобных дверным. Именно из-за этих новомодных окон, недавно изобретенных испанцами, он и выбрал для поселения не старую Немецкую слободу, а новую — Гишпанскую. Населенную сбежавшими из метрополии купцами, опасавшимися разорения на терзаемой неурядицами родине. — Болезнь царя Федора не оставляла ему никаких шансов. Его ближайший наследник — Иван Алексеевич — хилый, весьма посредственного ума подросток. Петр Алексеевич, по свидетельству близких ко двору людей, напротив, отличается живым умом и достаточно крепким для царевича здоровьем, но он совсем еще дитя. Десять лет. Это — царь для России? Этот ребенок — исполнитель планов отца и брата? Возможно. Когда повзрослеет. Но до тех пор его ближайшие родственники со стороны матери растащат страну по своим сундукам, разрушат все, что было создано за десятки лет. А Петру придется воплощать в жизнь планы царей Алексея и Федора с пустой казной. На руинах. Драконовскими мерами… Нет, царствование ребенка при своре жадных родственников смертельно опасно для любой страны. Однако станет ли благом царствование дочери царя Алексея — Софьи?»

Николас не мог забыть тот страшный день, когда стрельцы, подученные Софьей и Василием Голицыным, кричали по всей Москве: «Царица Наталья Федора Алексеича ядом опоила и царевича Ивана опоить хотела, чтоб Петрушку, дитя неразумное, на трон взгромоздить и самой за него править! Смерть Нарышкиным! Не хотим Петра, хотим Ивана и Софью!» Братьев государыни на бердыши подняли! Артамона Матвеева, ее воспитателя — тоже! Сама вдовствующая царица попыталась заслониться детьми. Никто не посмел поднять руку ни на нее, ни на царевичей, но на строптивых властителей тоже находится управа. Что в России, что в Европе. Царицу Наталью с дочерью мгновенно, никто и пикнуть не успел, отправили в Новодевичий и насильно постригли в монашки. Царем провозгласили несовершеннолетнего Ивана при царевне-правительнице Софье, а Петр… Десятилетнего мальчика — в Соловецкий монастырь! Сурова ты, сестрица Софьюшка…

Мало кто знал, о чем так часто беседовал князь Василий Голицын с послом далекого, неведомого Сен-Доменга. И совсем уже считанные люди знали, чьим золотом был щедро оплачен тот памятный стрелецкий бунт.

…Полное и бесповоротное устранение от власти семейства Нарышкиных открыло принцессе Софье прямую дорогу к престолу. Ибо брат ее Иван в государственных делах совершеннейший ребенок, а физическая слабость юного царя заставляет сомневаться в его будущей способности произвести на свет здорового наследника. Таким образом в Москве фактически воцарилась жесткая, умная и в какой-то мере даже беспощадная дама, с которой возможно вести переговоры по любому вопросу. Не сочтите это бестактностью, но я удивлен, насколько Россия богата столь сильными духом женщинами. Теперь я лучше понимаю причины, побудившие Вас заняться строительством государства, хотя Вы и без того сделали блестящую военную карьеру. Недаром покойный адмирал Рюйтер любил повторять: «У Франции были два хороших флотоводца. Один из них старик вроде меня, другой — женщина. И обоих Франция умудрилась проворонить». Но не буду отвлекаться. Есть еще один аспект, который роднит Вас и принцессу Софью: сочетание известной доли честолюбия с желанием сделать жизнь подданных лучше. Эта царственная девица не станет раздаривать казну приближенным, не растратит деньги на богатые наряды и пышные приемы, как сделала бы на ее месте испанская королева-мать. Принцесса Софья удивительно практичная особа. Она скорее предпочтет израсходовать деньги на армию и торговлю, чем купит себе лишний браслет. Она уже принимает послов в качестве русской государыни, и беседует с ними так, как и подобает августейшей персоне. Если же она сумеет понравиться народу, то тогда между ней и шапкой Мономаха будут стоять лишь два препятствия — брат Иван и патриархальные традиции. Однако если сия честолюбивая принцесса решит первую задачу — завоюет любовь народа, — то решение второй задачи не станет для нее чем-то сверхсложным.