Валерий Большаков - Черное солнце

Комиссар засопел над левым плечом Тимофея.

— Вон они, космоатмосферники, — ткнул он пальцем в экран-карту. — Раз… два… три… четыре. Четыре штуки.

— Они что, — заговорил молчавший до этого Белый, — на самом деле в космос летают?

— Да куда там… Суборбитальный полёт — это максимум того, на что они способны. Главное, что выдают по двадцать пять махов! [100] Суборбитальный полёт — полёт по параболе: подъём с достижением в верхней точке высоты 100 км и спуск. Мах — грубо говоря, скорость звука. Скорость в 25 М — это более 30 тысяч км в час.

Склонившись ещё ниже, Купри прищурился.

— Вот тут лучше всего, — постучал он пальцем по экран-карте, задевая ногтем середину палубы «Ришелье», левым бортом почти касавшегося ледника. — Здесь высота барьера — сорок метров. Самое то!

— Направление дайте, — прогудел Харин. — Точное.

— Пока держись шоссе, — сказал Сихали. — Хотя… Давай сходи помаленьку. Курс — норд.

— Ага…

«Дракон» плавно свернул с дороги на ледяную обочину. Плоская лента трассы «Прюдс — Порт-Эймери — Дейвис» скоро затерялась среди твердокаменных снежных дюн. Одна белая пустыня разостлалась вокруг.

Ещё час бешеной гонки по леднику — и вдали поднялись белые модули военного лагеря, выставленные на самом краю снежного поля. Правее вздувались красные купола «Порт-Эймери».

— Курс! — потребовал Илья.

Сихали протараторил цифры точного направления. Прикинув, какова масса «Дракона», он крикнул:

— Змей, выдерживай девяносто кэмэ в час!

— Понял…

Танк скользил над поверхностью ледника, с воем и громом одолевая последний километр. Из-за края обрыва уже поднималась надстройка авианосца.

— Держитесь! — заорал Сихали. — И лучше стоя, чтобы спружинить!

Срывая снежник с ледового барьера, «Дракон» с гулом пролетел между льдом и бортом «Ришелье», ухнул прямо на флаер, вминая дискоид в палубу. «Дракон» застонал всеми своими сочленениями, заскрёб гусеницами, разрывая упругое рубчатое покрытие палубы, и ринулся к космоатмосферникам, сшибая вертолёт, стоявший на пути.

— Выходим в передний люк! — проорал Сихали. — Змей, ты первый! Я прикрою!

Илья выпрыгнул на палубу и понёсся к приземистым трансатмосферным истребителям «Старфлеш» — их отличали плоские носы, похожие на лезвие топора плашмя.

Сихали, Белый и Купри открыли огонь по краю обрыва, где бегали переполошенные «интеры», а Харин тем временем готовил аппарат к взлёту. Вот он замахал рукой за прозрачным блистером, и Браун стал отступать к космоатмосфернику, туда-сюда водя стволом «Дюрандаля».

— Тимка-а! — закричал Белый. — Залазь!

Двигатели «Старфлеша» загрохотали на пробе полной тяги, но истребитель не трогался с места — держали тормоза. Вот аппарат пошёл юзом — он рвался в небо. Сихали буквально ввинтился в тесный кессон и захлопнул за собой внешний люк.

Космоатмосферник как с цепи сорвался — помчался по взлётной палубе наискосок, в крайний правый угол, лишь бы увеличить разбег. Вот промелькнул обрез палубы… «Старфлеш» просел над морем, но мощь двигателей пересилила гравитацию — аппарат уверенно набирал скорость.

Боевые флаеры поднимались по тревоге в воздух, да не тут-то было — с каждой секундой разрыв между угонщиками и преследователями увеличивался. Заложив вираж, Харин повёл «Старфлеш» на юг, в сторону Великого, или Тихого. Раза два до днища гиперзвуковика дотянулись зелёные шпаги палубных лазеров, но рассеивание давало себя знать — когерентное излучение лишь накалило абляционное покрытие из биокерамики, не нанеся ощутимого вреда.

Покряхтывая, одолевая растущую перегрузку, Сихали прополз в кабину. Сиденья в космоатмосфернике полагались только двоим, и оба были заняты — Ильёй и Купри. Белый пристроился прямо на полу. Тяжело дыша, с лицом оттянутым вниз, Шурик всё же нашёл в себе силы пошутить. Кивнув в сторону Купри, он промычал:

— Уступим старикам место.

— По лбу получишь, — пробурчал комиссар. Харин смолчал.

20 декабря, 17 часов 15 минут.

ТОЗО, архипелаг Кирибати, космодром высшего класса «Таити-2».

Прошло десять минут. Оттикало ещё пятнадцать. Сихали лёг на пол кабины и стал смотреть сквозь прозрачный потолок в тёмное небо. Ничего, кроме синей-синей стратосферы… Уже добрую четверть часа снижается «Старфлеш», а за окном всё та же густая синева. Когда-никогда блеснёт в вышине крошечный диск Спу или космического ангара — и всё. И опять всё синим-синёшенько. Синь, синета, синина, синедь… Тимофей вздохнул.

Закрыв глаза, он вспоминал Наташу, как она прижималась к его плечу, как скидывала туфельки, забиралась на диван с ногами, сворачивалась уютно, клала голову ему на колени. Он гладил её, пальцами теребя пушистые пряди, склонные виться, а девушка, притворяясь возмущённым ребёнком, негодовала. «Не трогай мои волосы! — сердилась она. — Всю прическу мне разлохматишь!»

А он кончиками пальцев щекотал Наташину шею, легонько щипал за ушко, водил рукой по гладкому плечу, по крутому изгибу поясницы и клал ладонь на сильное, крепкое бедро. Наташа…

Красотуля… Это приятно. Даже тешит тщеславие, когда проходишь с такой лялечкой по улице… А кто сейчас не красив? Это ж какой ленивой надо быть, чтобы не обратиться к генетикам — ну там, ноги удлинить или исправить «не ту» форму носа. Сейчас все — красавишны. Стройные, фигуристые и зачастую без изюминки. Стандарты совершенства. Но когда идеал во множестве, он становится нормой, отметкой среднего уровня. Наташа не такая. Красы её удивительные, странные, как будто даже неземные, но оттого ещё больнее пленяющие и влекущие до озноба. И «изюму» хватает. И что-то ещё есть в ней, что-то западающее в душу, греющее, заставляющее скучать вдали и называть «родненькой», когда рядом. «Наташечка ты, Наташечка… — думал Браун, — противная, милая, вредная, нежная, ревнивая, добрая… Всё равно я тебя люблю, тут уж никуда не денешься. Да и не хочу я никуда от тебя деваться…»

— Перехожу в режим планирования, — сообщил Харин.

«Прибываем! — мелькнуло у Тимофея. — Фу-у… Наконец-то!»

«Старфлеш» задрал нос, будто встал на дыбы, сотрясся, опрокидываясь хвостом вниз, и за прозрачным потолком медленно, плавно повернулись два острова — натуральный коралловый атолл и выращенное ИТО — чудо биоинженерии, колоссальная рифовая платформа, стелившаяся до самого горизонта — сверкающая, слепяще-белая, плоская, как стол, залитая стеклопластом, утыканная решётчатыми башнями радиотелескопов и радиомаяков. И заставленная ионолётами местного сообщения, автоматическими и пилотируемыми, — точь в точь сервиз на камчатной скатерти. Поодаль виднелся прямоугольник аэродрома и «зеленый городок с обязательной высотной гостиницей на окраине».