Валерий Большаков - Черное солнце

— Неушели фы пришли… — пробормотал он на приличном русском.

— Как видите, — улыбнулся Браун. — С кем имею честь?

— Это он! — сказал Кермас, волнуясь. — Его я видел, когда… ну, когда попал под излучение!

Бледнолицый вытянулся, как мог, щёлкнул каблуками и отрапортовал:

— Штандартенфюрер Гюнтер фон Штромберг, рейхсляйтер! [135] Рейхсляйтер — имперский руководитель. Чин был своего рода титулом, присваивался лично Гитлером и обозначал принадлежность его носителя к высшей элите нацистской партии. Штандартенфюрер — чин в СС, соответствующий званию полковника.

— Гутен таг, герр Штромберг, — проговорил Сихали. — Хотя у вас тут, как я посмотрю, сплошная гутен нахт!

— К сошалению, — вздохнул Гюнтер, — отна из наших… кляйне… маленьких гитроэлектростанций больше не рапотает — иссяк поток, питафший подсемное осеро. Уше целый гот мы шифём в потёмках…

— Мы — это сколько?

— Население Нофого Берлина состафляет сто тватцать шесть челофек.

— Простите, — вмешался Помаутук, — так это вы запускали сей агрегат?

— О, это не столь утифительно, — понурился фон Штромберг. — Понимаю, что тостоин порицания, поскольку кипноинтуктор не настроен, а это мошет нанести фрет психике, но… Что мне было телать как рейхсляйтеру и просто человеку?

— Да-да, — нетерпеливо сказал пастор. — Скажите, а как он включается? Или без электроэнергии бесполезно пробовать?

— Я потсаряшаю аккумуляторы, — оживился фон Штромберг, — но это крайне метленный процесс, фсё очень сильно исношено.

Звук множества шагов донёсся до Сихали, он обернулся и увидел, как в зал, секция за секцией, входят фридомфайтеры из команды Помаутука.

— А-а, явились, не запылились! — весело поприветствовал их пастор и указал на группу океанцев и антарктов, куда затесался и фон Штромберг: — Арестовать их.

— Что-о?! — выпучил глаза Шурик. — Ты что, совсем уже сдурел?

Купри придержал Белого. Сихали молча, с лёгким презрением, смотрел на пастора, не ощущая ярости, даже гнева не испытывая. Ему стало просто противно.

— Сдать оружие, — по-прежнему с улыбкой велел Помаутук. — Радиофоны можете оставить на память — до поверхности всё равно не дозвонитесь.

В зале скопилось человек тридцать парней в чёрных комбезах, их мускулистые руки сжимали лучевики, и было ясно, что они даже не задумаются перед тем, как пустить оружие в ход, — возьмут, перестреляют всех, как цыплят, и пойдут пить пиво, обсуждая достоинства красоток из фантомата…

Харин посмотрел на Тимофея. Тот отрицательно покачал головой. Вынув бласт, он швырнул его на пол. Морщась, Тугарин-Змей уронил свой лазерник. И посыпалось…

— Увести, — скомандовал Джунакуаат, трогая языком ранку на губе. — В тутошнее гестапо и запереть. Рейхсляйтер покажет, где это…

2 января, 15 часов 15 минут.

АЗО, Вальхалла, Новый Берлин.

«Чернецы», как окрестил Белый молодчиков Помаутука, построили всю экспедицию, прихватив и Штромберга за компанию, и повели. Шольц, Циммер и Айхельбреннер смылись под шумок.

— Я не понимаю! — Гюнтер затряс в отчаянии головой.

— А чего тут понимать? — усмехнулся Тимофей. — «Плохие парни» ведут «хороших парней». Радуйся, что ты среди нас, с нами веселее!

— Нет, ну какая всё-таки сволочь этот долбаный эскимос! — потрясённо проговорил Шурик. — Мы ж ему верили!

— Он вас просто использовал, — покачал головой Кермас.

— А тебя что? — буркнул Купри.

— И меня…

Командир «чернецов» обратился к фон Штромбергу:

— Где гестапо? Показывай давай…

— Ещё нато квартал пройти, — неохотно выговорил штандартенфюрер, — и налево.

— Никогда не думал, — хмыкнул Белый, — что доведётся побывать в застенках гестапо!

— Представляешь, — ухмыльнулся Гирин, — как тебе повезло?

В первом переулке налево обнаружилось большое серое здание, тяжело расплывшееся, как жирная бюргерша на пляже.

— Halt! — раздался громкий окрик, и на улицу высыпало десятка два человек в чёрной форме. Эсэсовцы. У всех у них в руках были короткоствольные автоматы с длинными магазинами. Затрещали короткие очереди, однако тонкие струйки плазмы взяли верх, скосив половину «охранного отряда». [136] Schutzstaffeln, SS (нем.) — охранные отряды. Оставшиеся в живых дали дёру.

— Это Циммер соопщил о напатении, — упавшим голосом сказал фон Штромберг. — Или Шольц…

— Это уже не имеет значения, — мягко заметил Сихали.

«Чернецы» затолкали арестованных в просторный подвал и заперли за ними толстую дверь.

Тимофей успел обойти всё тёмное помещение кругом, ощупывая решётки на крошечных окошках, скрипучие нары, спотыкаясь о металлические табуреты, вмурованные в бетонный пол, когда под потолком вспыхнула лампочка.

— Ну и ладно, — с этими словами Сихали взгромоздился на топчан в углу и сказал: — Рассказывай, Гюнтер.

— А… о чём?

— Начни с сорок пятого года.

Фон Штромберг покашлял в кулачок и заговорил:

— Расумеется, я не помню моего тостослафного претка, Карла Людвига. Это не столь утифительно. Так фот… Тритцатого апреля Адольф Гитлер с Евой Браун, Мартин Борман, Генрих Мюллер, Карл Людвиг фон Штромберг собрались на аэродроме…

…Смеркалось, но вдали полыхали зарницы — русские бомбили Берлин. Сырой весенний ветерок доносил пряные запахи парящей земли, терпкий аромат клейких листочков и душную вонь кордита, меленита и прочей взрывчатой дряни.

Спортивный «Мессершмитт-108» прогревал моторы на аэродроме «Вилмерсдорф». Пассажиры улетали налегке. Они стояли и жадно смотрели на столицу рейха, гибнущую под ударами армии «недочеловеков», слушали, как тяжко бухали фугаски, и гадали, на какой улице рушатся стены домов и занимается пламя. Ева Браун осторожно взяла под руку Гитлера, сгорбившегося и постаревшего, но тот ничего даже не заметил.

— Мой фюрер, — негромко сказал Карл Людвиг, — мы не проиграли войну, мы проиграли бой.

— Да, — тускло сказал «вождь немецкого народа», — да… Наша ненависть страшна, а воля к победе неизмерима…

Из-под крыла вынырнул капитан люфтваффе Петер Баумгардт и отрапортовал о готовности к полёту. Немногочисленная и немногословная команда поспешно заняла свои места. Моторы взревели, самолёт покатил по бетонной дорожке, набирая скорость, и взлетел, ложась на курс.

Карл Людвиг широко открытыми глазами смотрел на далёкие тёмные улицы Берлина, освещаемые лишь вспышками взрывов да огнём пожаров. Принц-Альбрехтштрассе… Унтер-ден-Линден… Фридрихштрассе… Александерплац… Все эти места, любимые им, пока ещё сохраняются в памяти, но надолго ли? Там, на другом краю мира, не сотрутся ли они? Не растворятся ли в холодном дыхании льдов?