Анастасия Парфенова - Город и ветер

Разумным доводам в душе Таш вер Алория оставалось не так много места.

Мы все – лишь след своего прошлого. Часть этого следа оставлена родителями, она тянется в глубь веков, туда, где сплетался из отдельных звеньев геном рода, где складывалась из причудливой мозаики обычаев взрастившая нас культура. Другая часть следа принадлежит лишь нам, нашим глазам, нашему разуму, она – наша жизнь и судьба, она то что ломало нас, и то, что нас строило. Мы обречены спотыкаться о свое прошлое, как обречены биться в оковах прошлых решений, и своих собственных, и тех, что приняли за нас, Таш видела перед собой тот же выбор, что искалечил ее полтора века назад. И она обречена была раз за разом бороться с ним, разбиваясь в кровь и поднимаясь вновь, пытаясь изменить его, отменить, зачеркнуть. Пытаясь доказать всему миру и самой себе, что это неправда, что это не так, что все не так, что они несправедливы. Что она имеет право на небо.

Бескрылая шарсу была существом сильных эмоций. Одна страсть, одно чувство – но оно захлестывало с головой, оно выплескивалось наружу, заражало всех, кто оказывался рядом. Ее флотские друзья называли это харизмой, умением вести за собой. Тэйон предпочитал более простое и в то же время более сложное: «ненависть». Таш ненавидела страстно и всепоглощающе, и огонь этой страсти заставлял ее раз за разом взмывать над своей слабостью, чтобы крикнуть, срывая беззвучный голос: они – ошиблись. Она – достойна.

Маг знал, что сам он не таков. Отдавал себе отчет в том, что в его глухом упрямстве нет ни огня, ни уничтожающей все на своем пути страсти.

Тэйон Алория не умел ненавидеть. Таш не простила ничего и никому: они, сотворившие с ней такое, заплатили. А лэрд Алория приложил огромные усилия к тому, чтобы никогда не узнать, кто же выпустил тот болт. Просто потому, что не хотел расхлебывать последствия этого знания.

Тэйон не умел любить. Магистр Алория, как и положено магу высшего уровня, не испытывал приязни ни к кому и ни к чему, и меньше всего – к себе. Единственным возможным исключением была Таш, но и ее он не любил, он хотел ею владеть. С того обжигающего мгновения, когда звездные глаза скользнули по нему равнодушно и пренебрежительно, в душе мага жило стойкое, упрямое решение вернуть этот взгляд, заставить его замереть, удивленно распахнуться, вселить в него восхищение, нет, уважение. Он хотел заставить Таш стать «правильной» халиссийской лэри, хотел увидеть в ней ту же преданность, принадлежность супругу, которую подразумевали кланники под словами «генетическое партнерство». И, даже не понимая почти ничего в хитросплетениях человеческих эмоций, маг отдавал себе отчет: вряд ли это остервенелое желание подчинить своей власти нечто прекрасное и недоступное можно назвать любовью. Впрочем, ему было все равно.

Вся жизнь и все поступки Тэйона Алория определялись двумя словами: «должно» и «лень». Он должен был доказать всем, что имеет право на жизнь. Ему просто лень было ввязываться в мелкую крысиную возню у кормушки власти.

Мотивацию того, что так или иначе не подпадало под вышеперечисленные категории, обычно можно было свести к слову «стыдно».

В этом сером и невыразительном мире Таш была точно пряный морской ураган в пустыне. Она приносила в жизнь мага краски, запахи, множество хрустальных измерений. Всякий раз, когда извечно неуловимой супруге угодно было спуститься на берег и осчастливить своим присутствием хмурую крепость, называемую домом Алория, в сосредоточенное и размеренное существование магистра врывалась звездная буря, ледяная, безумная. Не важно, увяз ли он в стремительной, жестокой вендетте с другим кланом или сутками сидел в лаборатории над очередной магической концепцией, Таш переворачивала жизнь вверх ногами и вдребезги разбивала все, что до этого казалось неизменным. И Тэйон цеплялся за ее дикую страсть, за яркость ее натуры, за те обжигающие эмоции, которые она, сама того не замечая, изливала на всех окружающих.

С тихим вздохом маг тряхнул головой. Впился пальцами в свои все еще чуть влажные волосы.

– Если Вы не отступите, моя лэри, то доведете себя до могилы. И если бы только себя...

Ох уж это извечное «если».

Таш даже не сочла нужным ответить. Зачем подтверждать очевидное?

Темно-звездные глаза. Стрела, летящая к цели. В Лаэссэ боялись и избегали кейлонгцев, справедливо считая религиозных фанатиков чем-то опасным и непредсказуемым-

Тэйону эта опасливость всегда казалась довольно наигранной. В конце концов, сам он не первый десяток лет как состоял в законном браке с воплощенным фанатизмом.

Тонкие пальцы мага скользнули по ровной линии ее лба, по щеке, наслаждаясь ощущением упругости не знающей возраста кожи. Таш откинулась на спину, глядя на него снизу вверх. Полные губы дрогнули в намеке на улыбку.

Это было то, за чем они тянулись друг к другу, то, что по-настоящему означало для них близость. Родство даже не душ, а чего-то куда более древнего, темного, животного. Родство боли.

Человеку, несправедливо одаренному красотой, здоровьем да еще и непомерным самомнением, никогда этого не понять. Разве можно объяснить сжигающее насквозь ощущение того, что на тебя смотрят? Разве опишешь словами тихую панику, это отвращение и ярость оттого, что они видят?

Ты ощущаешь свое тело, каждый его некрасивый и нелепый изгиб, каждую позорящую линию. Ты всегда, в любой момент контролируешь свою одежду, позу, движения. Ты никогда не забудешь повернуться определенным образом, чтобы скрыть от чужих глаз то, что вызывает в тебе волны мучительного стыда. Какое общение, какая свобода? Ты не замечаешь собеседника, ты так поглощен собой, что времени подумать о чувствах и мыслях других не остается, и все силы уже направлены на то, чтобы прервать неловкий контакт, отступить, спрятаться. Чтобы они не видели. Чтобы они не поняли...

Красоте никогда не понять уродства. Как не понять тех, кто по какой-либо причине считает себя уродливым.

И никогда им, здоровым, сильным, уверенным, не понять той жажды, той неодолимой необходимости. Физической потребности видеть свое отражение в чужих глазах. Видеть и понимать: оно прекрасно.

Тэйон смотрел на Таш, на диковатые линии ее лица, на тонкую шею, хрупкие косточки ключиц. Волосы этой женщины были подобны тугим темным змеям, в теле ее пылало звездное пламя, душу ее обожгло бездной. Это была его женщина, и меньше всего его заботило, есть ли у нее крылья и почему она их потеряла.

Пальцы Таш скользили по плечам мужа, путались в его прямых прядях, спускались на спину. Черты лица этого мужчины были резки и властны, волосы уже наполовину седы, тело напоминало о напрягшемся перед взлетом соколе. А в душе таилась свободная сила ветра, отрицающая любые ограничения. Ее мужчина, и, честно говоря, ей было глубоко плевать, может ли он пробежаться по лестнице или подарить еще дюжину наследников. И двоих хватило так, что дальше некуда...