Виктор Глумов - Дети сектора

Впереди стоящий капитан сел на корточки, и Яна рассмотрела этого самого Мансурова. И сразу подтянулась, приготовилась внимать, потому что выглядел он хуже, чем она, Росс и Димка вместе взятые. Это был лысый монголоид – то ли казах, то ли узбек, Яна в них не разбиралась, с недельной седой щетиной, ввалившимися глазами и щеками. Прибыл этот Мансуров явно издалека – за день вторжения он не успел бы так обрасти – и даже не сменил повязку на руке, которая больше напоминала тряпку со ржавыми пятнами. На самом деле это была кровь. Говорил он кратко, по делу, рассказывал, что Глубь – шлюз на космический корабль, где он побывал. Там остались его товарищи, они пытаются остановить вторжение. На самом деле захватчики мертвы, но корабль с искусственным интеллектом нашел планету, где должен возродиться создавший его народ – метаморфы, живущие сообщностью наподобие пчел или муравьев. Измененные люди осознают себя частью Роя и получают команды от мозгового центра – корабля, где зреют разумные представители вида. Если прервать зов, люди вспомнят себя. Единственный способ его прервать – уничтожить корабль. Боевые товарищи Мансурова готовы принять взрывчатку – они обещали периодически открывать шлюз.

Когда он смолк, в зале поднялся гвалт: одни обвиняли Мансурова в карьеризме и стыдили, профессора подтверждали его слова. Шум стоял неимоверный. Потом решили, что Мансуров прав, и окружили его плотным кольцом. Генерал хлопнул по столу, аж щеки дернулись, и крикнул:

– За-мол-чать! Всем – молчать! Что за базар?

Воцарилась тишина, говорил только Мансуров. Как Яна ни напрягала слух, услышать она смогла лишь обрывки фраз: Мансуров описывал устройство корабля. И вдруг кто-то издал радостный вопль. Интеллигентно-вкрадчивый голос Гинзбурга она узнала сразу же.

– Позвольте… Я скажу. Да послушайте же! Вот, что вы сказали, передатчик этот… Я когда с Астраханом работал, то военные притащили такую круглую штуку, у леших отобрали, помните? Мы еще разобраться не могли, зачем оно нужно. Потом поняли, конечно, но применения для нее не нашлось. Может, попробовать ее запустить? Вдруг случится чудо, и нас услышат на борту Корабля? Это ведь последняя наша надежда!

Донесся бас генерала (от глаз Яны Баранникова снова закрыли головы собравшихся):

– Где эта ваша штука?

– Здесь, – сказал Гинзбург. – В бункере. Звук передатчика плохо действует на нервную систему человека.

– Приступить немедленно! – распорядился генерал. – О результатах доложить безотлагательно. Ответственные за районы, а так же военные, находящиеся в звании выше майора, – остаться. Обсудим детали операции. Остальным – разойтись.

Яну буквально вынесли из зала, она прижалась к стене и услышала генеральский бас:

– Господа, да что ж за безобразие?…медиков. Есть ли среди собравшихся медики?!

От толпы офицеров, движущихся к лестнице, отделился Росс, довольный, сияющий:

– Медиков кличут, ты как? Или спать – ты клятву Гиппократа еще не давала?

– Генералу плохо, что ли? – Яна стала на цыпочки, но ничего, кроме движущихся навстречу голов не видела.

Росс взял ее за руку и поволок обратно в зал. Высший офицерский состав расселся по креслам. Обсуждали вести, принесенные Мансуровым.

– Я медик, – проговорила Яна, но ее тихий голос растаял в рокоте, и она крикнула: – Я – врач! Кому нужна помощь?

Мансуров с Гинзбургом как раз проходил мимо. Первый остановился, глянул снизу вверх и промолчал; за него ответил генерал:

– Надо сделать перевязку полковнику Мансурову.

– Оставьте! Потом. Прежде надо разобраться с передатчиком, – проговорил полковник уже на выходе. – Предупреждаю: шансов мало, но мы должны попытаться.

Растерянная Яна замерла посреди зала, генерал поманил ее, вынул аптечку из ящика стола и протянул:

– Девушка, отправляйся за ним. Сепсиса нам только не хватало.

Мансурова и Гинзбурга удалось настигнуть только на улице. Яна решила забить на свой жизненный принцип: не просят – не делай, и устремилась за ними по бетонной площадке, залитой светом прожекторов. Вскоре их догнал коренастый бородач. Топор ему дать, бороду в косички заплести – точно гном будет.

Занимался рассвет: небо меняло цвет с запада на восток – с черного на бледно-розовый. Впереди хромал Мансуров. Он старался держать спину прямой, плечи – расправленными, но было видно, что полковник работает на холостых оборотах. Если прислонить его к стенке – стоя заснет.

– Подождите! – крикнула она.

Гинзбург глянул через плечо и зашагал медленнее.

Мансуров недобро зыркнул и процедил:

– Я же просил: не сейчас…

– От вас ничего не будет требоваться, девушка сделает перевязку на месте, – вступился за нее Гинзбург, и Мансуров махнул рукой.

«Подвал» находился под квадратным зданием, что за площадкой, у самого забора, и представлял собой настоящий бункер, поделенный на кабинеты. Мансуров пригибался, чтобы не удариться лысиной о потолок. Яна была среднего роста, от ее головы до потолка оставалось сантиметров десять.

Гном загремел связкой ключей, отпер одну из дверей и щелкнул выключателем. Оплетенная проводами, на черной пластине лежала похожая на монету круглая мраморная плита с выдолбленными точками, треугольниками, волнистыми линиями. Над ней висела катушка магнитной индукции. Чуть в стороне, на колченогом столе, громоздились приборы, из которых Яна узнала только осциллограф.

Гном залип перед приборами, по экрану осциллографа побежала ярко-зеленая линия, похожая на кардиограмму. Полковник сел на единственный стул, почесал щетину, положил руку на спинку стула и сказал, глядя на Яну в упор:

– Ранению приблизительно сутки. Со мной ничего не случилось за это время, мог бы потерпеть еще пятнадцать минут. Но если уж генерал настаивает… Занимайтесь.

Яна должна была повернуться спиной к передатчику, она волновалась, и у нее немного дрожали руки. Не грозного Мансурова она боялась и не того, что неправильно сделает перевязку, – ее сковывал страх при мысли о том, что передатчик не заработает, и нить надежды оборвется. Мансуров, похоже, в успех не верил изначально. Гинзбург – тоже, лишь гном светился благоговением и радостью.

От засохшей крови повязка одеревенела – Яна смочила ее перекисью и вздрогнула, когда донесся монотонный гул. Девушка посмотрела на плиту через плечо. Гном занимался приборами, Гинзбург сидел у передатчика на корточках, гладил его и говорил:

– Правда, похоже на белый мрамор? Только вот никакой это не мрамор. Мы пытались отколоть образец для экспертизы, и ничего не получилось. Разбивать эту штуку мы не решились. Вскоре профессор Астрахан потерял интерес к прибору, и им занялись мы с Толянычем… О, теплеет! Оживает!