Борис Сапожников - Наука побеждать

— Проводите к командующему француза, — сказал ему я и, подумав минуту, добавил: — И не могли бы вы сообщить, где найти офицера, что проводил меня до гарнизонной гауптвахты.

— Обратитесь к дежурному офицеру гарнизона, — бросил мне адъютант и быстрым шагом направился к выходу.

Я лишь скрипнул зубами ему вслед и отправился на поиски дежурного офицера гарнизона. Отыскал я его, по счастью, достаточно быстро. Не так и много было в ставке незапертых дверей по такому позднему времени. Он отрядил мне в помощь младшего унтера. Я представил его казакам, сообщив, что он проводит их на гауптвахту, куда надо сдать поляков.

Сменив уморившуюся лошадь на почтовой станции, я отправился обратно в Капсукас. Хоть я и устал после дня дороги, однако ночевать в Вильно было негде, а в Капсукасе стоял наш полк, на квартирах которого я и собирался провести ночь.

(из воспоминаний графа Нессельроде)

Эта встреча с Государем, ставшая определяющей для судеб всей Европы начиналась вполне обыденно. Я пришёл к Его величеству с очередным утренним докладом о состоянии дел в министерстве. Первым листом в моей папке лежала просьба французского дипломата об аудиенции. Это был личный посланник Бонапарта, прибывший с объяснениями по поводу инцидентов на западной границе Империи и письмом от французского правителя.

Государь выслушал меня, стоя спиной к окну, а после обернулся к нему, одёрнув тяжёлую штору. Его величество долго смотрел на Петербург, как будто размышляя о чём-то, а потом совершенно неожиданно спросил у меня:

— Как вы считаете, граф, на чьей стороне лучше всего выступить нам?

— Осмелюсь сказать, Ваше величество, — ответил я, — ни на чьей. Конфликты в Европе имеют весьма мало отношения к нам.

— Мы не сможем долго оставаться в стороне, — покачал головой Государь. — Очень скоро Империя окажется втянутой в войну, которая разгорается в Европе. У нас есть союзнические обязательства перед Священной Римской империей, а их вмешательство только дело времени.

— Однако нам стоит выждать некоторое время, — всё же осмелился предложить я.

— Промедление, конечно, не смерти подобно, но не хотелось бы принимать решения в обстоятельствах военного времени. И всё же, вопроса это не снимает. С кем и против кого лучше всего воевать России?

— И снова прошу простить меня, Ваше величество, но, по моему мнению, России лучше не воевать вовсе.

— Генералы твердят мне, — устало вздохнул Государь, — что нельзя упускать стратегическую инициативу. Вы, дипломаты, что война — губительна. Но не воевать сейчас нельзя. Британия и Франция стремительно набирают силу, пока они воюют друг с другом, Россия в относительной безопасности. Однако, как только одна из этих империй разделается со своим врагом или хотя бы изрядно ослабит его, вот тогда она тут же обернёт свой взор в нашу сторону. Так как вы думаете, граф, на чьей стороне нам лучше выступить?

— В этой войне я бы поставил на Францию. У Британии сильные морской и воздушный флот, однако изрядная часть их войск расположена в Индии и Америке. А войны выигрывает пехота, как любит говорить Бонапарт.

— Что ж, граф, — кивнул Государь, — пригласите ко мне французского посланника.

Весть о том, что мы начинаем заграничный поход против Британии, застала меня в Капсукасе. Батальон Губанова вернули на отдых в расположение полка после двух месяцев службы. Однако не успел первый батальон нашего полка выдвинуться к Шодровичам, как из штаба Западной армии пришёл приказ всем полкам, расквартированным на границе вернуться в Вильно. Так что в Шодровичи отбыл резервный батальон пограничной стражи, однако батарея Ермилова осталась стоять укреплённом застянке на случай новых инцидентов.

Собрав армию, Михаил Богданович Барклай де Толли выступил к Варшаве, где соединился с армией генерала Жюно и, снова погрузившись на дирижабли — русские и французские — направились к испанской границе. Как не странно, нашему полку вновь выпало лететь на «Гангуте» — флагмане воздушной эскадры, отправленной Государем на помощь Бонапарту.

В первый же день я отправился на поиски своего приятеля подпоручика Булатникова. Он нашёлся в своей крохотной каюте и, что самое удивительное, совершенно трезвый.

— Кончился кьянти, — усмехнулся он, после взаимных приветствий. — А на самом деле, у меня принцип. Никогда не пью во время войны.

— Отчего же? — спросил я.

— Это вы, пехота, можете и пьяными в бой идти, — сказал Булатников, — а иные трезвыми и не бывают. В бою воздушном каждому солдату нужно твёрдо стоять на ногах.

— Что-то я не очень понял? — покачал я головой.

— Ты на дирижабле недавно, — как-то издалека начал подпоручик, — к качке ещё не привык. Однако нынешняя качка — ничто в сравнении с тем, что начнётся во время воздушного боя. Палуба будет биться под ногами, как будто в пляске святого Витта. Оно, конечно, многие офицеры морской пехоты — да и воздушного флота — считают, что нужно просто качаться с нею в такт — и напиваются почти до бесчувствия. Вот только я заметил одну неприятную вещь.

— Какую? — спросил я.

— Они первыми гибнут в сражениях, Серж, — мрачно ответил Булатников, а затем резко сменил тему: — У тебя тесак есть?

— Нет, — сказал я. — Только вот палаш.

— С ним ты при абордаже не развернёшься, — заметил Булатников. — Вот. — Он вынул из ножен полусаблю. — Самое лучшее оружие для боя внутри дирижабля. Хотя я сильно сомневаюсь, что до абордажа дойдёт, но всё же обратись к баталеру. У нас на «Гангуте» изрядный запас тесаков.

— Почему же, до абордажа не дойдёт? — удивился я. — У нас же два десятка дирижаблей. Пять транспортных и пятнадцать боевых, пускай, наши, русские, и уступают британским, однако французские, разумею, ничуть не хуже.

— Дирижабли, может, и не хуже, — согласился Булатников, — но у Британии есть дредноуты с новейшими паровыми пушками, которые и бьют сильней, и стреляют быстрей.

— И что это за дредноуты такие, Виктор? Все о них говорят, как о самом разрушительном оружии, но толком никто объяснить не может.

— Дредноуты, Серж, это тоже, что линкоры на море. Как и у линкоров, их корпуса обшиты сталью, а пушки не пороховые, как наши, а паровые. Принципа действия, врать не буду, не знаю, но я видел однажды, как снаряд, пущенный из паровой пушки, пробил французский разведывательный дирижабль насквозь. После этого, собственно, даже до наших военных министров дошла мысль, что воздушные суда надо защищать куда лучше. И всё равно, я готов поставить бриллианты против орехов, что ни один дирижабль не выстоит против британского дредноута.