Борис Сапожников - Наука побеждать

Он с мёртвыми казаками пролетел по флангу каре, нанеся несколько быстрых ударов шашкой и, кажется, даже срубив одного. Как только они подскакали на достаточное расстояние, каре дало залп, боковой и задний фасы его окутались облаком дыма, совершенно скрыв римские построения.

— В бой! — скомандовал Смолокуров, вскидывая шашку.

— Погодите, войсковой старшина! — ухватил я его за руку. — Постойте!

— А они ружья перезарядят?! — дёрнул рукой Смолокуров. — Не мешай, штабс-капитан!

— Да погодите же! — Я левой рукой перехватил поводья его коня, позабыв про боль «стреляющую» при каждом движении. — Римские каре слишком близко! Они должны были попасть и по своим! А их совершенно не видно! Вы понимаете меня, войсковой старшина?!

— Разумею, — протянул тот. — Это, выходит, в тебя из незнамо откуда пули прилетели, выходит, там враг, выходит…

В подтверждение моих слов грянул залп. Не разобравшись, цесарцы выстрелили по своим. Каре, которое мы не смогли взять наскоком, ответило залпом в упор. Их соседи не промедлили.

— Сами себя бьют! — рассмеялся Смолокуров. — Сами себя, черти, губят! Не разобравшись!

— В этом каре, — мне приходилось сильно повышать голос, чтобы перекричать залпы римских мушкетов, — мы убили офицера! А унтера, видимо, не справляются с ситуацией! Не понимают, что по своим стреляют!

Наконец, порывистый ветер окончательно развеял дым, укрывавший каре, и гренадеры поняли, что к чему. Вот только унтера уже скомандовали «Feuer!», обрушив на соседей шквал свинца. И соседи не выдержали. Тот факт, что по ним стреляют свои же, оказался фатальным. Гренадеры бросились бежать, прямо в наш лес, под пики и шашки казаков. Это было форменное избиение, никакой красоты и благородства, самая обычная кровавая работа.

Я рубил бегущих мимо солдат палашом, стараясь просто не думать, что я делаю. Иные казаки, однако, настолько увлеклись этим процессом, что уже через несколько секунд оказались перемазаны кровью с ног до головы.

— Довольно, казачки! — осадил их войсковой старшина. — Хватит! Стройся! Отходим на полверсты вглубь леса. Мы изрядно насолили латинянам, сейчас нас будут отсюда выбивать.

Дыра в построении гренадеров цесарцев — или латинян, как выразился Смолокуров — не осталось незамеченной драгунами. Два смешанных русско-французских дивизиона устремились в пролом, на скаку паля из ружей в растерявшиеся каре. Даже ответные залпы оказались не слишком уверенными, кажется, ни один всадник не упал с седла.

— Не спать, штабс-капитан! — окрикнул меня войсковой старшина. — Сейчас по наши души латиняне приедут!

Я развернул коня и поскакал вслед за казаками, стараясь не слишком отстать от них. Я не так уж хорошо умел ездить по лесу, приходилось постоянно следить, чтобы не получить веткой по лбу или не наскочить на торчащий из земли корень, и при этом выдерживать темп, заданный казаками.

— Гусары справа! — крикнул кто-то. — Охватывают нас!

— Вот оно как?! Казаки, к бою!

Уже через минуту среди деревьев замелькали синие мундиры венгерских гусар. И пошёл самый странный бой, в каком мне доводилось участвовать. Мы носились среди деревьев, раздавая удары щедрой рукой. Слава Богу, была зима, и деревья стояли голые, иначе понять, где кто, было бы абсолютно невозможно. Схватки длились не более нескольких ударов и частенько заканчивались попросту ничем. Всадники разъезжались, чтобы схватиться вновь или же найти нового противника.

Я дважды схватывался с гусарами. Оба раза безрезультатно. Сабля звенела о палаш, раз, другой, третий, а после мы разъезжались. Затем я вместе с сивобородым подъесаулом Макарычем схватился с тремя гусарами. Они кружили вокруг нас, поочерёдно нанося удары и, я полностью отдаю себе в этом отчёт, спасала меня только ловкость мрачного казака. Он отбивал выпады, предназначенные ему и часть тех, что должны были достаться мне.

— Сбей хоть одного гада! — прохрипел мне Макарыч. — Я тя прикрою, а ты врежь! Понял?

Я не стал тратить силы на слова и лишь пригнулся, врезав каблуками коню в бока. Два удара, направленных в меня, Макарыч отбил, едва не пропустив третий, который был направлен ему в голову. Вклинившись между гусарами, я дважды рубанул сначала направо, потом налево. «Правый» гусар оказался скверным бойцом — не успел и сабли поднять, как клинок палаша вошёл ему в бок, с хрустом ломая рёбра. А вот «левый» был настоящим фехтмейстером. Он ловко увёл мой палаш в сторону и сделал молниеносный выпад, целя концом сабли в лицо. Я рефлекторно откинулся назад, и он нанёс мне рану, хоть и не очень глубокую, но и не царапину. Небольшой шрам — память о том бое — украшает моё лицо и по сей день. После мы обменялись несколькими быстрыми ударами, мне с трудом удавалось отражать их. Я думал, что после этого мы разъедемся как обычно, но ничуть не бывало, гусарский офицер продолжал наседать.

Очередной выпад мадьяра пришёл на кивер, сабля разрубила нетолстую кожу и лишь слегка прошлась по голове. Но после недавней схватки с кирасирами, мне хватило и этого. В глазах снова потемнело, боль пронзила виски и позвоночник. Я покачнулся и едва не выпал из седла, уберегли только верёвки, которыми я всё ещё был привязан. Гусар направил меня свою лошадь, на лице его играла победная улыбка. Он, похоже, ничего не видел кроме беспомощного врага. Не видел он и казака, подлетевшего к нему с пикой наперевес. Стальной наконечник её вышел из груди гусара, а он даже не обернулся, лишь торжество на лице сменилось удивлением. Казак выдернул пику, встряхнул ею и умчался куда-то.

— Молодец, парень, — сказал мне Макарыч, — лихой казак из тебя б вышел! Вперёд! Дальше венгра рубать!

Остальные схватки этого лесного боя, по крайней мере, те, в которых участвовал я, были короткими и безрезультатными. Однако казаки всё же порубали гусар, хотя дивизион понёс изрядные потери, был сильно обескровлен.

— Хватит, казачки, — сказал войсковой старшина Смолокуров, — погуляли и будет. Пора до дому. Прорываться будем!

— Самое то, войсковой старшина! — крикнул молодой вахмистр. — Латинские гренадеры бегут! Вот там, в четверти версты налево.

— Веди, Громчик, — скомандовал Смолокуров. — Мы — за тобой!

И дивизион, в котором казаков не набралось бы и на полную сотню, пустили уставших коней намётом. Лошади хромали, дышали тяжело, даже мой великолепный жеребец проявлял явные признаки усталости. Бегущих цесарцев мы встретили ещё в почти вытоптанном подлеске. Цвет армии Священной Римской империи — гренадеры, удирали, бросая мушкеты и срывая гребнистые каски. Казаки рубили их, но походя, не особенно отвлекаясь от основного занятия, скачки на всей доступной лошадям скорости.

Так мы и налетели на французских драгун. Дело едва не дошло до рукопашной, из-за взаимного непонимания. Казаки готовы были накинуться на любого, не говорящего по-русски. Французы же, разгорячённые схваткой, не очень-то понимали, кто перед ними, и, кажется, приняли казаков Смолокурова за каких-то венгерских всадников или кого-то в этом роде. И только моё знание французского спасло ситуацию. Нас пропустили, и до штабного холма я добрался без проблем, на полпути расставшись с казаками, направившимися на позиции нашей лёгкой кавалерии.