Альберт Максимов - Путь Сашки. Книга третья

— Так… Но можно ли винить…

— Да, можно! И нужно. Ведь ты бы поступил иначе.

— Не знаю…

— Я зато знаю. Я очень хорошо знаю. Ты всегда поступал не так, как этот…

— Это было при тебе, а до этого и я ломался. Поэтому я не могу судить Эйгеля. Просто у него в жизни еще не было возможности себя проявить. А тот случай, он, наверное, первый у него, все произошло слишком неожиданно, вот он и…

— Но ведь сделал? Поэтому завтра его ждет то, что он заслужил.

— Дар, брат, ты не знаешь всего. Если и есть вина Эйгеля, то он давно ее искупил. И намного в большей степени. Я стою перед тобой, живой и невредимый…

— Невредимый?

— Да почти все уже прошло.

— Когда мы встретились, и я тебя обнял, я что — то не заметил твоего здоровья.

— А что ты хотел после двух недель поездки верхом? У здорового спина отнимется. Сейчас отлежался, почти ничего не чувствую. На днях хочу заняться упражнениями… Да, живой я, живой! И только благодаря ему. Но даже не это главное. В ситуации с Эйгелем важен не итог, а как все было. Его брат бросил меня в подвал. Я был без сознания, истекал кровью, почти уже умер. Эйгель один меня выходил. Ведь Рисмус запретил всем мне помогать, даже спускаться в подвал. И Эйгель сам менял солому, пропитанную кровью, обкладывал спину мазью, обогревал камеру углями. Смачивал мне рот. Отдал все свои сбережения за дорогое лекарство. И кормил меня с рук, я ведь не мог шевелиться. И так несколько недель. С рук, понимаешь, Дар?

Дарберн стоял, хмурясь и кусая нижнюю губу. Эйгель кормил Сашку с рук, как когда — то делал сам Сашка с ним, Даром. Но ведь он поклялся казнить мальчишку! А клятву нельзя отменять. Слово коронованной особы. Будь оно проклято!

— А потом он спас меня от храмовников. Я узнал, что он отдал свой кинжал, самое ценное, что у него было, единственное, чем он гордился и о чем мечтал долгие годы, отдал, чтобы его довезли до Гендована. Он ведь в темноте, когда ушел из замка, вывихнул ногу, вот и понадобилась лошадь.

— Но ведь он не стал просить брата, чтобы тот тебя не сдавал храмовникам, — последняя соломинка, за которую цеплялся Дар.

— Это я так ему велел. Он хотел, но я запретил.

— Почему?!

— Там была очередная ловушка Рисмуса. Я получил бы отсрочку, небольшую, но взамен он заставил бы меня, да и Эйгеля страдать до последних дней. Вместо меня храмовникам отдали бы другого мальчишку, как я понял, очень хорошего, всеобщего любимца. И вина была бы на мне и на Эйгеле. А я себя бы не простил.

— Я дал слово…Эй, кто там? Позовите Компеса!

Когда командир личной графской сотни вошел в покои графа, Дарберн встал и, обращаясь к нему, сказал:

— Барон, я обещал Эйгеля завтра казнить. Вы это слышали. Я приношу вам свои извинения за то, что я не смогу выполнить обещание. Мой брат против, а раз так, то как я сказал на приеме, те мои приказы и распоряжения следует отменить, если они противоречат решениям моего брата. Следовательно, мое сегодняшнее обещание вступает в противоречие с моими словами на приеме. И вот что еще, барон. Вина Эйгеля не столь велика, как он здесь говорил. И она окупается последующими его поступками. Поэтому, барон, я прошу вас передать начальнику стражи мое распоряжение освободить Эйгеля.

— Как прикажете, милорд. А что делать с ним? Взять в сотню?

Дар повернул голову к Сашке. Тот, глядя на барона, сказал:

— Да, в отряд Ястреда мальчиком — посыльным.

Компес перевел взгляд на Дарберна.

— Барон, вы слышали ответ. Слова виконта — мои слова.

— Слушаюсь, милорд.

Когда барон спустился на первый этаж к начальнику стражи, он сообщил ему распоряжение графа освободить мальчишку.

— Никак, передумал?

— Так решил виконт Ксандр. Наш граф под полным его влиянием.

— Но ведь милорду виконту всего пятнадцать.

— Вот об этом и я подумал. А мы о нем ничего не знаем. Может быть, он будет более решительным?..

Кто из них двоих оказался несдержанным на язык, сказать трудно, могло случиться, что оба рассказали про этот случай, но с тех пор в замке, а затем и по всему графству распространилось мнение, что виконт Ксандр имеет неограниченное влияние на графа. Сашка с этих пор совсем не испытывал проблем внимания со стороны ларской знати. Правильнее даже сказать, испытывал из — за этого неудобства. Ведь многие хотели заручиться поддержкой столь влиятельно человека. Тем более, по сути, еще мальчишки. Мальчишки — несмышленыша, ведь что он видел в своей жизни? Рабский угол и хлыст хозяина? По крайней мере, так почти все считали. И ошибались. Да, действительно, Сашка многого не знал, для него жизнь и обычаи Атлантиса до сих пор во многом были непонятны. Но он родился не здесь, в обществе, застрявшем где — то на полпути от древности к средневековью, а был продуктом цивилизации двадцать первого века. И пусть он был всего лишь мальчишкой, но опыт и память десятков поколений его предков, генетически заложенные где — то в глубинах его разума, не могли остаться без вызова.

После ухода барона Компеса, Дар повел брата в свою спальню.

— Ты хочешь похвастаться своим малышом?

— А…, видишь ли, Винтольд находится на женской половине, а Эльзине в последние дни после приема что — то нездоровится. Поправится, вот тогда покажу сына.

— Жаль. На кого хоть похож?

— На меня. Вылитый я, — Дар расцвел.

— Ну, ты даешь! А Эльзина? Как она?

— Она? Она хорошая. Ласковая, внимательная, умная. Очень умная. Чтобы я без нее делал!

— А ее брат?

— Ильсан? Я не знаю. Нет, знаю! Что — то не то. Он ведь ее брат, дядя Винтольду. Я пытаюсь хорошо к нему относиться… Нет, в самом деле, я хорошо отношусь к Ильсану, но почему- то душа не лежит к нему. Как будто какой — то червячок у меня в душе завелся. Мне кажется, что он высокомерный, но, наверное, он просто другой, не такой как ты. С тобой я, как со вторым собой. А с Ильсаном я почему — то в напряжении. И мне порой кажется… нет, я не прав. Нельзя так думать о близком родственнике.

— Что думать?

— Я не могу… Ой, что это я? Вот что значит долгое расставание. Видишь ли, Сашка, порой мне кажется, что Ильсан меня… презирает. Я, наверно, дурак?

— Презирает? За что?

— Ну, не совсем так. Может, не презирает, а видит во мне, простолюдина что ли. Это как тогда, в Гендоване, в удаче. Я был изгоем, Обрубком. Даже мальчишки — рабы из удачи были меня выше. Я это видел, чувствовал. Это было постоянно. И вот с Ильсаном у меня появляется такое же чувство. Почему это? Ведь Эльзина полная ему противоположность. Может, это из — за того, что он проиграл два сражения? Потерял с тысячу солдат.

— Я слышал об этом. Рассказывали. Так бездарно воевать! Даже я никогда не бравший меч в руки и то это понимаю. Ведь должна же быть какая — то стратегия и тактика… Хм! Вот заумные словечки сказал! Сам не могу объяснить, с чем их есть.