Алексей Пехов - Последний Завет

И были они белы, а руки их праведны.

И носили они красные кресты, принося теням облегчение от огня, мора и страха. И вносили они в души их уверенность в завтрашнем дне и смелость. И ничего не брали они взамен.

Имя их — Госпитальеры — дети Господни.

ВНЕМЛИТЕ ГЛАСУ ЧИСТОГО РАЗУМА: И были их одежды белы, а помыслы черны и неясны. И носили они красные кресты, насмехаясь над истинной верой, не делая разницы между истинными детьми Его и тенями. Не признавая и не отрицая Его, ушли они от Истиной веры — и тени им стали ближе, чем дети Его. И вносили они в теней зерна злобы и непокорства. И брали они взамен души и пожирали их, ожидая, когда в мир вернется единственный их господин — Антихрист. Имя им — Госпитальеры, дети тьмы и вселенского хаоса.

К утру изображение призрака из далекого прошлого померкло, голос его дребезжал, как старая колымага Багажников на ухабах выщербленного асфальта. Временами он исчезал совсем, но потом снова появлялся и заводил старую песню.

— …не забудь купить на ужин кальмаров. Договорились? Я очень люблю тебя, милая… Хотя и кальмаров тоже… — Первое, что услышал Герман, открыв глаза.

Крысокот ткнулся ему в щеку мокрым носом.

— И тебя с добрым утром, тупая скотина! — привычно пробормотал Герман и сел.

Белесая фигура отделилась от стены и уже примелькавшимся быстрым шагом направилась в центр подвала.

— Как же ты достал меня со своими кальмарами! — Герман выругался, голова болела так, будто вчера по ней стучали железным молотом. — Если бы я был твоей женой, подсыпал бы тебе яду!

Уже было утро, и через маленькое окошко в подвал проникали солнечные лучи. Судя по всему, рассвело совсем недавно. Герман встал и поморщился. За вчерашний день он трижды обращался к запретному, и теперь боль в затылке и щемящая тяжесть в висках будут донимать его очень долго. К полудню неприятные ощущения немного утихнут, но вот прослушать частоты Герман теперь сможет нескоро. Перешагнув через тело Мусорщика, он подошел к Францу и потряс паренька за плечо. Франц испуганно вскинулся, но, увидев Германа и осознав, что ему ничто не угрожает, тут же успокоился.

— Сколько видишь пальцев? — спросил Герман, сунув мальчишке под нос знак победы — “виктори”, — одновременно он являлся знаком клана Ветродувов.

— Два, — ответил Франц.

— Значит, очухался, — удовлетворенно буркнул Герман. — Вставай, пора в путь. Лучше бы добраться до моста, пока туман не рассеялся. Есть хочешь?

— Немного.

Герман не без сожаления разломил последнюю плитку пищевого пайка.

— Понесешь мой мешок. Не все же тебе за мной без дела таскаться.

Пока Франц грыз свою порцию и безропотно закреплял тяжеленный мешок у себя на плечах, Герман занялся изучением карманов убитых Мусорщиков. Тот, кому он угодил болтом в грудь, оказался совершенно чист. У него не было даже самой завалящей пуговицы. Нож врага, каким-то чудом пропоровший куртку Германа и поцарапавший ему руку, при должном осмотре оказался никуда не годным. Не без труда следопыт вырезал из тела Мусорщика болт. Франц уставился на него во все глаза, а потом резко отвернулся, что еще раз подтвердило догадку следопыта о том, что это первая вылазка мальчишки за пределы родного клана, иначе такие вещи вряд ли вызывали бы у него такую реакцию.

— Мясо будешь? — спросил он. Парнишка вскрикнул от ужаса.

— Не бойся, — усмехнулся Герман, — это я пошутил, поеданием мертвецов не увлекаюсь.

Он перешел ко второму трупу. Здесь было чем поживиться. Герман обнаружил несказанную ценность — у покойника имелась еще одна световая граната! А в нагрудном кармане нашлись солнечные очки с темно-синими стеклами. Довоенные! И почти новые! На одной из дужек все еще красовались остатки непонятной надписи “Pola… id”. Герман хмыкнул и убрал очки в карман куртки. Для него они ценности не представляли: что за глупость — смотреть на мир через темные стекла?! Так и какую-нибудь серьезную опасность можно не разглядеть. Но Герман знал пару ребят, готовых вот за такую довоенную безделушку отдать все что угодно. Например, немного бензина для его старенькой зажигалки или отличный набор хирургических игл и шовный материал. Свой комплект игл, не раз штопавших его раны, он выменял на серебряный портсигар с рубиновой защелкой. Для него портсигар не представлял абсолютно никакой ценности, а один придурок из клана Бастиона, когда увидел старую безделушку у него в руках, буквально лишился рассудка. Надо быть полным идиотом, чтобы поменять редкий медицинский набор, который встречается не у каждого Госпитальера, на абсолютно ненужную, пусть и красивую, безделушку. При воспоминании о глупости Бастионовца губы следопыта растянулись в улыбке…

Из трех арбалетных болтов целыми остались только два. Тот, что ударился о стену, теперь никуда не годился. Герман вновь вставил болты в продолговатый “пенал” обоймы и зарядил арбалет. Пора в дорогу.

— Франц, подними нож. Ты готов?

Паренек поспешно кивнул. После вчерашнего происшествия вид у него был бледный. Герман послал крысокота вперед и двинулся к выходу из подвала. Прежде чем выйти из здания, он выглянул на улицу. Дождь за ночь прекратился, и теперь в ямах искореженного асфальта масляно блестела вода. Свежо. Туман уходил, видимость наконец стала вполне приличной. Во всяком случае, отсюда была отчетливо различима завалившаяся на бок туша жабобыка, а вокруг — тела погибших в схватке Мусорщиков. Живых вроде бы нет. Герман потянулся было к запретному, но тут же себя одернул. Не следует заигрываться — от головной боли можно и сознание потерять. Такое уже случалось с ним несколько раз, и Герман очень не хотел снова падать в обморок. Ничего запретного до полудня! Придется полагаться исключительно на острое чутье крысокота. Зверь вел себя спокойно, словно опасности не было, но Герман все еще не решался выйти из укрытия. Он внимательно изучал улицу, вглядывался во тьму окон близлежащих зданий, лег на землю, приложив к ней ухо, но ничего не услышал. Как видно, Мусорщики решили оставить их в покое, а может, врагов что-то вспугнуло. Неужели речи призрака из голографического письма о кальмарах? Только темные боги знают, что может напугать этих ненормальных Мусорщиков.

Франц нетерпеливо топтался на месте, украдкой поправляя мешок. Герман наконец решился:

— Идешь за мной. Быстро. Верти башкой. Но под ноги не лезь. Усек?

— Да, — кивнул Франц.

— Двинули!

Крысокот бежал метрах в двадцати впереди — разведывал местность. Герман держал арбалет наготове, но желающих напасть пока, к счастью, не наблюдалось. Охотник хорошо знал, что доверять мнимому затишью не стоит. Иногда оно означало, что крупный хищник притаился неподалеку, выпустил когти и ожидает, когда ты подойдешь поближе. В другом случае тишина предвещала приближение Бури или иного бурного проявления дурного нрава природы. А еще Герман был уверен в том, что такая же тишина окружает следопыта, когда он уже умер: все живые существа в этом мире перестают существовать, а он все блуждает и блуждает по пустынному Городу, пока не поймет, что его больше нет. Помнится, идея эта принадлежала Альбе и почему-то напугала его тогда до чертиков. Вот ведь странно: теперь, после смерти Альбы, при воспоминании об этом он чувствует себя совершенно спокойно. Может быть, он и сам перестал бояться смерти, может быть, иногда ему даже хочется, чтобы она пришла, и, может быть, тогда, где-то там, в другой реальности, он встретится с Альбой. Тишина вдруг стала тяготить его.