Александр Борисов - Прыжок леопарда 2

- Их можно убить, Роман Викторович, - спокойно сказал Максимейко, - из вашего пистолета. А можно прикончить обрезком железной трубы, которую вы вчера держали в руках. Отпечатки пальцев идентичны тем образцам, что есть в картотеке. Чиновника можно купить, Нетреба поможет, но попробуйте доказать местному криминалу свою непричастность.

- Кто вы и что вам нужно? - устало спросил Виктюк. - Вы потратили много денег и сил для того, чтобы пришить мне мокруху? Ни за что не поверю! Давайте уж сразу по существу.

- Давайте, - охотно согласился полковник, - коротко и самую суть: я хочу, Роман Викторович, чтоб вы стали другим человеком и начали все с нуля.

Арома захохотал.

- Ну ты, блин, сказанул! Готовый сюжет для театра абсурда: "Ты, Вася, так больше не делай!" Нет, если это дурдом, то где санитары?!

Он шлепнул ладонями по коленям и прошелся в дурашливом танце:

"А ты давай, давай, давай,

Газеточки почитывай,

А ты давай, давай, давай,

Меня перевоспитывай!"

Полковник молчал.

- Что вы ждете, честного слова? - спросил Аферист, досыта насмеявшись.

- Я выразился "с нуля", - пояснил Максимейко, - имея ввиду ваш банковский счет. Человек в новую жизнь обычно приходит голым.

Виктюк сатанински захохотал и ударил ребром ладони по сгибу правой руки:

- Хрен тебе! Ни рубля не получишь. Лучше пойду по мокрухе!

- Успокойтесь, Роман Викторович, - полковник брезгливо поморщился, - не орите, как потерпевший, никто вам паяльник в очко не сует. Не хотите - не надо, живите уродом. Этих двоих мы сегодня же ликвидируем, а вещдоки придержим на будущее. Вдруг кто-то начнет задаваться вопросом: куда подевались все остальные люди из вашей бригады.

- Какие еще остальные? - опешил Виктюк. Он был окончательно сбит с толку.

- А вот это уже нюансы. Их мы обсудим в другой обстановке, - усмехнулся полковник, увлекая пленника за собой.

Тот больше не ерепенился. По каким-то косвенным признакам он понял, что этот человек не блефует, что взяли действительно всех: Марго, Раду, Матильду и, конечно же, Маргариту. Если так, то этот иезуит сумеет его легко раскрутить: ради жены и будущего ребенка он примет любые условия.

- За что меня... так? Конкуренция, или что-то другое? - спросил он со всей прямотой, на которую был способен. Впервые спросил, как равный у равного.

Максимейко это отметил.

- Там объяснят, - сказал он, кивнув на другую дверь.

Клиент доходил до нужной кондиции. Он уже выпустил пар и скоро будет готов выкупить оптом всех, по той цене, которую ему продиктуют. Ведь каждый товар стоит ровно столько, сколько можно за него получить.

В этой комнате пахло больницей. Над белым стерильным столом горела огромная лампа, на старинной электроплитке кипятилась кастрюля из нержавейки, суетились люди в белых халатах, очень похожие на хирургов. В углу на диване сидели двое - высокий старик с молодыми глазами и какой-то пиковый с вызывающе дерзким взглядом.

- Это люди Гоги Сухумского, - вежливо пояснил Максимейко.

Виктюк тихо ойкнул и грохнулся на пол.

Жорка Устинов лежал у порога, прижавшись к стене правой щекой. Его рот больше не закрывался, он постоянно и беззвучно зевал. С каждым таким зевком на ковер стекала новая порция крови. Противная липкая лужа пахла паленой водкой. Она становилась все больше и больше. Жорка уже не чувствовал ног, они онемели. А еще ему было больно. Больно дышать, говорить и даже лежать в другой позе. Но он не стонал. Стонать было еще больней. Как будто по дну грудной клетки катается ежик, который готовится к зимней спячке. Он наматывает на иглы кишки, и норовил таким образом спрятаться.

Так вот ты какая, - холодея, подумал Устинов, имея в виду безносую, - не спеши, дай хоть переодеться.

Как и любой человек, он частенько думал о смерти. Отношение к ней менялось с годами: от детского безотчетного ужаса, до твердого осознания вечной необходимости перехода в иное качество. Жорка сам себе выбрал такую жизнь, где смерть - производственный фактор, основное мерило работы, самый последний козырь. Нет, он не боялся. Просто жалел, что это случится сегодня, вернее, уже сейчас.

Волоча за собой ноги, Устинов пополз к дивану. Пополз на одних руках, натыкаясь на стулья, ударяясь и теряя от боли сознание. Отлежавшись, очнувшись, начинал рычать на себя:

- А ну, шевелись, падла, на том свете передохнешь!

Он задал себе программу, а значит, обязан выполнить. Выполнить, не смотря ни на что.

Устинов с трудом забрался на пропахшее потом ложе, сплюнул, вытер лицо какою-то тряпкой и потянулся за водкой.

- Может, полегче станет? - спросил он у собственной совести, но сам же почувствовал, что лукавит и тут же придумал другой повод. - Для внутренней дезинфекции.

- Ты же просил всего лишь переодеться! - завопил возмущенный разум. - Так вот для чего ты полз?!

- Выпью - переоденусь. Не пропадать же добру. Да и пьяным помирать не так страшно! - Он почему-то сказал это очень громко. - Ну, понеслась!

Зажмурившись, Жорка вылил в себя целый стакан и тут же заплакал от резкого приступа боли, вытирая сопли и слезы. А когда он открыл ослепленные мукой глаза, Антон сидел уже в мягком кресле в небольшом закутке между столом и диваном и с интересом смотрел спортивные новости.

Это было уже слишком! Устинов подумал, что снова "отъехал". Взяв себя в руки, он вылил в стакан остатки - все до последней капли, снова выпил, бросил на пол пустую бутылку и только потом произнес, путая видения и реальность, задыхаясь и делая долгие паузы:

- Молчишь, не пропал еще? - ну молчи, молчи. Значит, это не ты. А я помирать собрался. Вот возьму и помру к великой твоей досаде. Маму с папой думал увидеть, сказать им, до скорой, мол, встречи. А это опять ты...

- Вон, твои мама с папой, - отозвался Антон, кивком указав на пустую тару.

Витькина установка на ироничное восприятие кошмаров здесь не прошла. Жорку вдруг затрясло, заштормило от ярости:

- Не доставай! - прошипел он и сузил глаза, - настоящий ты или нет, мне без разницы. Совесть имей, уйди, дай умереть спокойно: прошлое не вернешь, не изменишь. Я сам себя за все осудил.

Последняя фраза далась не в пример легче. Устинов твердо встал на ноги, присел на диванный валик и закурил. Из того что произошло, больше всего удивило не появление бывшего друга, а то, что боль отпустила, что курилось в охотку, что водка не просилась обратно; ушла тошнота, а с нею кошмарные ощущения, связанные с похмельем. Даже в голове просветлело, как будто не пил, как минимум, месяца два и каждое утро делал зарядку.

Или я сплю, - подумал вдруг Жорка, - или это действительно он. А вслух произнес:

- Если не трудно, выруби телевизор и включи настольную лампу, а я пока рубашку переодену.

Сид выполнил просьбу быстро и в точности. Даже набросил на матерчатый абажур Жоркину коричневую рубашку. Приглушенный свет лампы больше не резал глаза, в комнате стало намного уютней, и даже, как будто, чище.