Алексей Бессонов - Алые крылья (сборник)

Лоссберг не преувеличивал: его экипаж давно прославился своим поистине феерическим пьянством – пьянка начиналась, когда линкор ложился на курс возвращения, и продолжалась на базе, – с битьем посуды, стрельбой по всему живому, что летает в небесах, и неизбежной гауптвахтой в финале. Личные дела его офицеров пухли от взысканий и копий докладных записок на имя командира. Докладными Лоссберг вытирал задницу, а своих людей неизменно вытаскивал с «кичи» гораздо раньше срока, мотивируя это необходимостью увеличения объемов боевых тренажей. Спорить с ним было трудно: по лейтенантской молодости за Лоссбергом числились три побега из-под ареста и два разжалования.

– И вам… нравится одиночество? – тихо спросила Анна.

– Трудно сказать, – он не был готов к ответу, – может быть, и да. Я не чувствую себя одиноким, понимаете? У меня всегда целый воз проблем, а в свободное время я беру в руки книгу и сразу забываю обо всем. Об одиночестве, по моим наблюдениям, чаще всего рассуждают люди, которые боятся и не понимают свободы. А я, как вы догадываетесь, с детства болтаюсь в космосе и привык ощущать себя частью пространства…

Девушка загадочно улыбнулась и перевела взгляд на море городских огней, тянувшееся почти до горизонта. Лоссберг откинулся на спинку стула. Ему было грустно, и он знал, почему. Очаровательная Анна с неожиданной остротой напомнила ему о том, что он давно знал, но пока еще не желал ощутить – о стремительной быстротечности счастья, о бесконечно выматывающем однообразии вахт, переходов и стычек, которые уже перестали греть ему кровь. Когда-то, юный и полный амбиций, лейтенант Лоссберг считал, что война как удел, война как единственно верный жребий в этой, казавшейся тогда такой долгой, жизни, есть высшее счастье. Он был уверен, что другого ему и не надо – только в бой, только в ураган этих яростных, всесокрушающих атак, несущих ему упоение победы над собой, своими потаенными страхами и неудачами. Потом как-то быстро, один за другим, стали уходить в мир иной его однокашники, такие же порывистые и честолюбивые. От кого-то не оставалось даже пепла, кого-то хоронили в роскошных гробах, накрытых флагом… В один прекрасный день Лоссберг, уже отупевший от грохота батарей, от вечно забитых после боя лазаретов и этих бесконечных похорон, понял, что дальше так нельзя. И из романтически настроенного мальчика в синем мундире он превратился в расчетливую, хитрую кобру, всегда атакующую из-за угла и уходящую от боя тогда, когда он ей невыгоден. Ровно через год, перемолотив двадцать разных кораблей неприятеля, он получил наградной меч и начал свое стремительное продвижение в область «психо». Теперь Лоссберг, – уже капитан – читал Яара, понимая, о чем толковал настоятель с Черной скалы, прошедший весь путь воина до его неизбежного тупика. В двадцать шесть он был самым молодым полковником своего крыла.

– А вы знаете, – произнесла Анна, не оборачиваясь, – когда я смотрю на ночной город, я всегда ощущая себя ужасно одинокой. Может быть, я и в самом деле боюсь свободы… Но подумайте: там, за каждым из этих огоньков – чья-то жизнь, чьи-то радости и надежды, а мы здесь, над всем этим – совершенно одни, словно какие-то путники среди бесконечного заснеженного поля.

– Вы очень поэтичны, – восхитился Лоссберг. – Но опять-таки: я привык быть путником среди таких бездн, по сравнению с которыми бесконечность ночи кажется лишь крохотным пятнышком тьмы на ткани мироздания. Давайте-ка лучше выпьем. В конце концов, мы собирались как следует надраться, ведь так?

– Вперед! – приказала Анна, и Лоссберг послушно наполнил рюмки.

Ее глаза уже начинали поблескивать. Лоссберг и сам ощущал, что потихоньку пьянеет – может быть, просто потому, что ему и в самом деле хотелось надраться рядом с этой юной валькирией. Он вдруг снова почувствовал себя молодым, словно и не было за спиной груза десятилетий, проведенных в бронированных коробках, которые прорубаются сквозь бездонную муть пространства. Ему стало легко; он раскурил новую сигару и посмотрел на Анну с плотоядностью во во взгляде. Она ответила ему мягкой улыбкой.

– Нелепо, – усмехнулась девушка, наливая себе, – у меня в кармане билет на утренний рейс – пять сорок по местному. А мы даже не успели познакомиться…

Лоссберг посмотрел на часы.

– Да, – сказал он, – нелепо. Ром кружит вам голову?

– В том-то и дело. Ром и, наверное… блеск ваших эполет.

Залпом выпив полную рюмку, девушка перегнулась через стол, и Лоссберг ощутил на губах горячий вкус быстрого поцелуя. Когда он поднял голову, ее уже не было…

Лоссберг взял свой стакан, подошел к самому ограждению и смачно плюнул вниз, в движущееся марево уличных огней.

– Вот черт, – бессильно сказал он.

Десять минут спустя, когда на площадку вышел Хикки, он был уже здорово навеселе.

– Самое время, – Этерлен поудобнее устроился в переднем кресле и распахнул створки своего терминала.

Хикки посмотрел на раскрывающийся дисплей, зябко дернул плечом и запустил двигатель. «Блюстар» медленно выполз на стрит, развернулся и помчался в сторону ближайшей развязки. Через распахнутое окно в салон влетал холодный ночной ветер. Хикки глядел на белесое – в свете фар – полотно дороги и думал о том, что раздраженное нытье Этерлена стало действовать ему на нервы. Похоже, генерал стал сдавать, теряя былое самообладание. Жирный Ник в клубе так и не появился. Этерлен выпил два коктейля, потом еще два, и принялся зудеть о том, что будь его воля, он не стал бы панькаться, а просто отправил госпозина Батозова освежиться на дно океана… У Хикки уже не было желания спорить – он так устал за этот сумасшедший день, что думал только об одном: упасть в кровать, ощутить рядом с собой теплое тело Ирэн и наконец уснуть. Хотя бы на несколько часов забыть обо всех проблемах, не слышать гудения Этерлена и не видеть перед собой бесконечной ленты до смерти надоевшей ему дороги.

Перед развязкой он сбросил скорость, и почти сразу же в глаза ударил оранжевый свет и алая стрелка, указывающая направо. Не увидеть ее мог только слепой или в корень уделанный нарк. Хикки ударил по тормозам и вывернул руль, заезжая на поребрик обочины.

– Что это за чертовщина? – вскинулся Этерлен.

– Дорожный патруль, – безучастно ответил Хикки, отыскивая в кармане документы. Сиди, работай… разберутся.

Этерлен сокрушенно покачал головой и вернулся к терминалу. Хикки неторопливо выбрался из машины и шагнул навстречу двум патрульным в светящихся портупеях.

– Пьяны? – спросил сержант, разглядывая карточку.

– В меру, – ответил Хикки. – Можете не проверять.

– Оружие, наркотики?

Хикки сунул руку в карман, отыскал там разрешение и откинул борт камзола, демострируя кобуру. Сержант мельком глянул на документ, потом перевел взгляд на его владельца – и резво схватился за свой бластер: