Роберт Говард - Конан из Киммерии

Горы были почти безлюдны: жили здесь только воины в сторожевых замках да беглые разбойники, объявленные вне закона. Пуантенцы не видели нужды в том, чтобы в трудах и муках добывать скудное пропитание, возделывая суровые скалы. К их услугам были прекрасные и щедрые земли, простиравшиеся южнее гор до самой реки Алиманы, за которой лежала Зингара.

За горами, в Аквилонии, зимняя стужа оголила ветви деревьев, а здесь зеленели травами роскошные луга, в которых паслись табуны коней и стада скота — гордость и слава Пуантена. Пальмовые и апельсиновые рощи радовались ласковому солнцу, великолепные пурпурные, золотые, малиновые башни богатых городов так и сияли. Это была страна изобилия и тепла, прекрасных женщин и неустрашимых воителей. Не только суровые земли способны рождать храбрецов. Жадные соседи издревле зарились на Пуантен, и сыны его были закалены беспрестанными войнами. С севера страну прикрывали хребты гор, но на юге лишь Алимана отделяла пуантенские равнины от равнин Зингары, и воды ее сотни раз окрашивались кровью. К востоку лежал Аргос, а за ним — Офир, и оба отличались высокомерием и алчностью. Мечи пуантенских рыцарей ограждали страну, и праздные минуты редко им выпадали.

И вот Конан прибыл в замок графа Троцеро...

Конан сидел на шелковом диване в богато убранном чертоге. Теплый ветер шевелил прозрачные шторы на окнах. Троцеро ходил по комнате туда и сюда, точно пантера по клетке. Это был гибкий, нервный мужчина с талией девушки и плечами бойца. Прожитые годы почти не оставили на нем отпечатка.

— Разреши нам провозгласить тебя королем Пуантена! — уговаривал он Конана.— Пусть эти ничтожные северяне влачат ярмо, в которое сами сунули шеи. Юг — по-прежнему твой! Живи здесь и правь нами среди цветов и пальмовых рощ...

Конан покачал головой:

— Пуантен благороден, как ни одна другая страна. Но и ему, при всем мужестве его сынов, не выстоять в одиночку.

— Мы поколениями оборонялись в одиночку,— возразил Троцеро с ревнивой гордостью, присущей его народу.— Мы не всегда были частью Аквилонии!

— Я знаю,— сказал Конан,— Но в те времена все королевства были раздроблены на мелкие владения, без конца воевавшие друг с другом. Теперь все по-другому. Дни герцогств и вольных городов миновали, грядет эпоха империй. Правителям снятся завоевания, и защититься можно только в единстве.

— Так давай присоединим Зингару к Пуантену,— предложил Троцеро.— Там теперь не менее полудюжины принцев, и все рвут глотки друг другу. Мы легко завоюем ее, одну провинцию за другой, и присоединим к твоим владениям. Потом с помощью зингарцев покорим Аргос и Офир. Уж если кто создаст империю, так это мы!

И вновь Конан отрицательно покачал головой:

— Об империях пускай мечтают другие, я же хочу лишь сохранить принадлежащее мне. Я не стремлюсь к тому, чтобы править империей, сколоченной огнем и мечом... Одно дело — когда народ вручает тебе трон и сам соглашается, чтобы ты им правил. И совсем другое — захватить чужую страну и властвовать с помощью страха. Чтобы я превратился во второго Валерия? Нет, Троцеро. Я намерен править всей Аквилонией — и не более. Или ничем!

— Тогда веди нас через горы, и мы выгоним немедийцев!

Свирепые глаза Конана благодарно потеплели. Но...

— Это стало бы напрасной жертвой, Троцеро,— сказал он.— Я уже объяснял тебе, что именно я должен сделать, чтобы вернуть королевство. Я должен разыскать Сердце Аримана.

— Но это же сумасшествие! — возмутился Троцеро.— Бредни еретического жреца! Бормотание свихнувшейся ведьмы!

— Не был ты в моем шатре перед Валкием,— мрачно ответил Конан и невольно покосился на свое правое запястье, где еще виднелись синие пятна.— Ты не видел, как обрушились скалы и погребли цвет моей армии. Нет, Троцеро, это не бред, и я в том убедился. Ксальтотун — не простой смертный, и противостоять ему можно только с Сердцем Аримана в руках. Так что я все-таки поеду в Кордаву. И притом один.

— Это слишком опасно,— не сдавался Троцеро.

— А жить не опасно? — проворчал король,— Но я поеду не как аквилонский владыка и даже не как пуантенский рыцарь. Я буду простым странствующим наемником, как в прежние годы. Это верно, к югу от Алиманы у меня полно врагов и на суше, и на море. Многие, понятия не имея о короле Аквилонии, вспомнят Конана — вождя барахских пиратов. Или Амру — предводителя черных корсаров. Но хватает у меня и друзей, а кроме того, есть люди, которые по некоторым причинам будут рады мне помочь.

Воспоминания заставили его слегка улыбнуться.

Троцеро уронил руки, отчаявшись убедить короля, и повернулся к Альбионе, сидевшей на соседнем диване.

— Я понимаю твои сомнения, господин мой,— сказала она.— Но я тоже видела монету в храме Асуры и помню слова Хадрата о том, что ее отчеканили за целых пятьсот лет до падения Ахерона! Если, как утверждает государь, на монете изображен именно Ксальтотун, то значит, что в прежней своей жизни он не был обычным волшебником. Его век измерялся столетиями — разве простому смертному это под силу?

Ответить Троцеро не успел: в дверь почтительно постучали, и чей-то голос произнес:

— Повелитель! Мы поймали какого-то человека, прокравшегося в замок. Он говорит, что хотел бы сообщить нечто твоему гостю. Как прикажешь с ним поступить?

— Аквилонский шпион! — прошипел Троцеро и схватился за кинжал, но Конан возвысил голос:

— Откройте дверь! Я сам посмотрю, что это за птица.

Приказание было исполнено: на пороге появился худощавый мужчина в темной куртке с капюшоном. Двое суровых стражников держали его за руки.

— Ты поклоняешься Асуре? — спросил Конан.

Мужчина кивнул, и могучие стражники, потрясенные, уставились на Троцеро.

— К нам на юг пришло слово,— сказал асурит.— За Алиманой мы уже не сможем тебе помогать: наше влияние распространяется отсюда не к югу, а лишь на восток, вдоль русла Хорота. Но вот что я вызнал: вор, которому Тараск поручил Сердце Аримана, до Кордавы так и не добрался. В Пуантенских горах его убили разбойники. Сердце досталось их вождю, который о его истинной природе и не догадывался. Вскоре пуантенские рыцари уничтожили его шайку, и он, оставшись ни с чем, продал Сердце кофскому купцу по имени Зорат.

— Ха! — Конан вскочил, как подброшенный.— И что этот Зорат?

— Четыре дня назад он пересек Алиману, направляясь в Аргос. С ним были вооруженные слуги.

— Глупец! Нынче пересекать Зингару небезопасно,— заметил Троцеро.

— Верно, за рекой неспокойно. Но Зорат смел и по-своему безрассуден. Он торопится в Мессантию, надеясь там найти покупателя. Возможно, он даже догадывается, что именно попало ему в руки, и хочет продать Сердце стигийцам. Во всяком случае, едет он прямиком через восточную Зингару, кратчайшим путем, пренебрегая более протяженной дорогой вдоль границ Пуантена.