Роберт Говард - Конан из Киммерии

Конан не колебался, он даже не взглянул на шкатулку, шившую в себе богатства целой эпохи. Со стремительностью, превосходившей бег голодного гепарда, он бросился на камни и в тот миг, когда ослабевшие пальцы соскользнули с гладкого края, успел схватить девушку за руку. Затем одним мощным рывком поставил ее на ноги. Шкатулка, потеряв равновесие, перевалилась через край и, пролетев девяносто футов, с негромким всплеском вошла в воду, где незадолго до нее скрылся слуга Бит-Якина. Клочок пены, брызги и пузыри отметили то место, где навсегда от людских глаз скрылись «Зубы Гвалура».

На сожаления не было времени. Подхватив девушку, словно маленького ребенка, Конан дикой кошкой метнулся через мост и дальше — вверх по вырубленным в скале ступеням. Он уже достиг верхней арки, как вдруг низкое завывание заставило его посмотреть вниз. Из коридорного проема недалеко от алтаря в пещеру волной выкатывались слуги Бит-Якина — с оскаленных клыков каплями стекала кровь. Изрытая злобное рычание, они ринулись вверх по лестнице, петлявшей от галереи к галерее; но Конан, не слишком церемонясь, перекинул девушку через плечо и, единым духом промчавшись по туннелю, выбежал на козырек, нависший над джунглями. С отчаянным безрассудством, сам точно обезьяна, он заскользил вниз, каким-то чутьем варвара отыскивая опоры и зацепки и ежесекундно рискуя оборваться. Но когда в бреши показались искаженные злобой и яростью морды преследователей, киммериец и девушка уже скрылись в лесу, плотной стеной подступавшем к скалам.

— Ну вот,— сказал Конан, опуская девушку на ноги под надежным зеленым покровом,— теперь можно и отдохнуть. Вряд ли эти твари осмелятся выбраться из своей долины. В любом случае, меня здесь, возле озерка, дожидается славный конь, если, конечно, его еще не сожрали львы... Да чтоб тебе прогневить Крома! Сейчас-то ты о чем ревешь?

Мьюрела прижала к заплаканному лицу ладони, ее плечи сотрясали рыдания.

— Ты потерял свои сокровища,— сквозь всхлипывания донеслось из-под ладоней.— И все из-за меня. Если бы я послушалась тебя и дожидалась на уступе, как ты мне сказал, тог зверь ни за что бы меня не увидел. Лучше бы ты спас сокровища, а не меня!

— Что ж, может быть, так было бы и лучше,— согласился он.— Ну да ладно, забудем. Все, что прошло, не стоит сожалений. И, будь добра, прекрати ты свой рев!.. Вот так-то лучше. А теперь идем!

— Так ты меня не бросишь? Ты возьмешь меня с собой? — с надеждой в голосе проговорила девушка.

— А что, по-твоему, мне еще остается? — Усмехнувшись, он одобрительным взглядом прошелся по ее ладной фигурке, надолго задержавшись на том месте, где порванная юбка открывала соблазнительную линию бедра цвета слоновой кости.— Ты мне понадобишься для представлений. Возвращаться в Кешлу нам не имеет смысла — там уже делать нечего. Мы отправимся в Пунт. Народ Пунта поклоняется какой-то богине, выточенной из слоновой кости, и на всем протяжении реки моет для нее золото. Я им скажу, что Татмекри подговаривает кешанцев напасть на них и сделать всех своими рабами — что, кстати, чистая правда — и что боги послали меня с целью их защитить... скажем, в обмен на хижину, набитую золотом. А если мне удастся незаметно протащить тебя в храм и подменить тобой их слоновокостную богиню, то не пройдет и месяца, как мы разденем их до последней нитки!

Не сумев раздобыть сокровища Гвалура, Конан и не думал отчаиваться. Вскоре он примкнул к отряду наемников под командованием принца Амальрика из Немедии, на службе у принцессы Ясмелы, в отсутствие своего брата-короля правившей небольшим пограничным королевством Хорайя. Киммериец прославился своим буйным нравом и отчаянной храбростью и вскоре получил капитанский чин. Пока брат Ясмелы томился в офирском плену, в знойной пустыне на юге готовили нашествие на Хорайю гигантские орды кочевников под предводительством таинственного Чародея в Маске...

Над таинственными руинами Кутхемеса царила тишина. Ее ничто не нарушало вот уже многие века, но сейчас от нее веяло страхом. Этот страх владел душой пришельца, заставлял его обливаться ледяным потом, с присвистом, неровно дышать через сжатые зубы.

Одинокой, крошечной искоркой жизни затерялся он посреди циклопических монументов, во времена незапамятные заброшенных своими создателями и неуклонно разрушающихся с тех пор. Вокруг не было ни души, даже в необозримой небесной сини не парил, высматривая на земле добычу, коршун.

Был полдень, и солнце жгло немилосердно. Вокруг пришельца со всех сторон высились мрачные останки иной, панно ушедшей эпохи: грандиозные колонны упирались в небеса зазубренными вершинами; вповалку лежали исполинские каменные блоки неимоверной величины; полуразрушенные стены хранили следы жутких рельефных изображений, стертых ветром и песком. Никаких признаков жизни от горизонта и до горизонта, лишь пустыня без края и конца, чей вид наводил смертельное уныние,— пустыня, перерезанная руслом высохшей одни боги знают когда реки.

А в самом сердце этого безрадостного ландшафта — блестящие клыки развалин, колонны, точно сломанные мачты севших на мель судов, и господствующий над всем железный купол.

Перед этим-то куполом и застыл парализованный страхом Шиватас.

Купол опирался на громадный мраморный подиум, венчая собой террасированный холм на берегу реки, вернее, то, что раньше было холмом. К высоченной бронзовой двери в куполе, похожем на половину яйца, подводили широкие ступени. Чистое железо, из которого он был сделан, так сияло, как будто руки некоего великана ежедневно надраивали его. Ничуть не тусклей блестели золотой шпиль на макушке купола и надпись из золотых иероглифов, каждый в несколько ярдов высотой. Надпись опоясывала весь купол. Ни один человек в мире еще не сумел прочесть эти письмена, но в мозгу у Шиватаса при виде них возникли смутные догадки, и от этих догадок мороз пошел по коже. Шиватас был потомком древней расы, чья мифология уходила в глубь тысячелетий, к тем эпохам, когда на Земле царили совсем другие силы, нежели сейчас, и почитались совсем другие символы.

Шиватас был вылеплен из крутого теста — гибкий, как обезьяна, жилистый и выносливый. Впрочем, чтобы долгое время слыть лучшим заморийским вором, человеку необходимы соответствующие физические данные. Голова его была маленькой, выбритой до синевы. Из одежды он довольствовался одной набедренной повязкой из алого шелка. Как и все его соплеменники, он обладал очень темной кожей, а на узком лице с ястребиным профилем выделялись глаза — черные, близко посаженные, смышленые. Длинные тонкие пальцы нервно трепетали, точно крылышки мотылька. На поясе с золотой отделкой висел не то длинный кинжал, не то короткий меч с самоцветами на рукояти, в узорчатых сафьяновых ножнах. С этим мечом Шиватас обращался крайне осторожно, даже старался, чтобы ножны не касались его обнаженного бедра. И для такой осторожности у него были вполне серьезные причины.