Александр Шакилов - Империя зла

И ни писка, ни отпечатка ладони на сенсорном экране.

В МГУ, проходя через пропускник, Иван каждый раз кладет руку на сканер. Раздается писк. А когда убирает ладонь — на экране остаются светящиеся папиллярные узоры пальцев, которые гаснут, стоит только проследовать дальше. Биометрические данные каждого, кто рожден в СДР, занесены в специальную базу, определяющую степень допуска того или иного гражданина. Помимо отпечатков пальцев, сканер считывает информацию с чипа, вшитого под кожу на запястье. Вот только чипа под кожей у Ивана никогда не было, ибо он принадлежал к особому классу союзников.

— Еще раз. — Носатый нахмурился.

Иван вновь прижал пятерню к сканеру. И опять безрезультатно.

Задумчиво отобрав сканер, носатый решил испробовать его на себе. Заверещав, устройство подтвердило личность — Иван успел прочесть с экрана, что носатого зовут Адольф Петрович Шухов и что он старший следователь второго отделения милиции Москвы.

— Еще раз.

Иван послушно шлепнул ладошкой по сканеру. Никакой реакции. А ведь старшего следователя определяет — значит, исправен. Но почему тогда в упор не видит Ивана Владленовича Жукова?..

— Сознаваться сразу будем? — пробормотал носатый, достав из стола пластиковый лоток, в котором лежали ключ от квартиры Сидоровичей и еще парочка безделушек из карманов Ивана — все конфискованное при аресте.

— Нет уж, устроим садо-мазо! — вспыхнул Иван, сжав кулаки.

Вмиг оценив настрой собеседника, следователь сунул руку под пиджак, где на боку что-то оттопыривалось, скорее всего пистолет в кобуре.

А ведь дверь заперта, на окне решетка. Пристрелит носатый, да и все. Подчиняться власти — это верно, но есть же предел. Чуть присев, Жуков-младший изготовился к прыжку на следователя. Их взгляды встретились, и…

Завибрировал коммуникатор — пришло сообщение.

Иван замер.

Не вынимая руки из-за пазухи, следователь на миг скосил глаза на экран, потом опять уставился на задержанного. Губы его шевельнулись:

— Как, говоришь, зовут тебя?

— Иван Жуков. Иван Владленович Жуков. Мой отец — министр иностранных дел.

Одной рукой набив что-то на коммуникаторе — устройство завибрировало, сообщение ушло, — следователь, улыбнувшись, засветил гнилье во рту:

— Лучше бы тебе, щенок, не то что не родственником, но даже не соседом оказаться бывшему министру Жукову.

Бывшему министру? Словно за шиворот плеснули холодной воды.

— Это еще почему?..

— Враг народа Владлен Жуков арестован по подозрению в шпионаже в пользу иностранных государств. Во время ареста его жена оказала злостное сопротивление и была уничтожена группой захвата.

Слово «уничтожена» не просто резануло слух — им, тяжелым, пудовым, с размаху впечатали в пах. Иван едва устоял на ногах. Вспыхнуло: мама упала в кресло, разметались волосы, на красивом лице застыло испуганное выражение… Он гнал прочь тревожные мысли, не хотел верить в очевидное. Она мертва, ее убили. Мама, как же так?! И отец — враг народа… Отец — враг?! Этого не может быть! Он — истинный союзник, он… Он не мог?..

— Это какая-то ошибка. — Во рту пересохло, ноги дрожали. — Кто-то напутал.

Следователь потянулся за чипсами.

— Ошибка? Это вряд ли, у нас ошибок не бывает. Посидишь тут пока… Жаль мне тебя, щенок. А я ведь предлагал сознаться сразу.

Посидишь? Ноги подогнулись, Иван опустился на кривой офисный стул, едва не выскользнувший из-под него.

Верить сказанному следователем решительно невозможно. Или все-таки?..

Мать мертва. А отец — враг народа, заговорщик?

Сканер не определил Ивана, потому что нет такого в базе данных, не с чем сравнить отпечатки пальцев — по сути, Жукова-младшего уже стерли, лишили гражданства. Но если даже предположить, что отец действительно враг — чушь, быть этого не может! — то в чем виноват Иван?! За что с ним так?! Ведь ничего противозаконного он не сделал!

Неужели это все из-за пробежек по крышам?..

Пахло в кабинете жареным мясом и специями. Босс обожал шашлык из молодых барашков-клонов.

— Урод, ты что там устроил?! Новую Революцию?! Совсем охренел?! Был же четкий приказ!

Ты не видишь человека, который орет на тебя так, будто ему в штаны сыпанули раскаленных углей. Там, откуда ты родом, горячие шутки в ходу.

Голова опущена. Начальство в ярости, лучше не встречаться взглядом. Ты пережил слишком многих, чтобы иметь смелость — глупость — нарушить это неписаное правило. Смотри в пол — авось пронесет. Лишь полное смирение способно утихомирить Босса. Он любит себя так величать, и не стоит отказывать в этой малости даже за глаза.

Рука непроизвольно дернулась, пальцы коснулись шрама, что рассек лицо от волос до подбородка. Этот жест выдал твое раздражение. И Босс заметил. Хоть ор не прекратился, выражения стали чуть мягче. Тебя, Григора Серпня, по-прежнему обвиняли во всех смертных грехах, но больше не называли «чмом, нах здесь не нужным», чью мать он, Босс, любил в сладкие губы.

Жутко хотелось курить.

Ты прислушался к раскатам эха. Кабинет Босса был достаточно просторным, чтобы звук отражался от стен. Даже не поднимая головы, ты мог описать роскошную обстановку. Кресло под задницей Босса и диван обтянуты молочно-белой кожей. На столе из дуба блестят золотые подставки для антиквариата — «паркеров», ножей для бумаги и упаковок стикеров. Подставки эти Босс заимел исключительно для красоты. Как и фарфоровые вазы на полках. А заодно и пепельницу, подвинутую чуть ли не под нос тебе, притом что в кабинете Босса дымить запрещено.

Но главное — кабинет защищен от любого внешнего воздействия и рассчитан на годы автономки. Случись снаружи ядерная война, внутри никто и не заметит. Сказанное здесь навеки здесь же и остается — тут невозможно вести запись на какой-либо носитель. Единственный коммуникатор, способный работать в поле постановщика помех, — это коммуникатор Босса, сделанный юным гением, электронщиком от бога, скончавшимся сразу после выполнения заказа.

— …верну туда, откуда вытащил! В гнойный вонючий лагерь, где ты подыхал у параши, вымаливая подачки вертухаев!

Не поднимая глаз на Босса, ты кивнул — мол, да, там мне самое место, у присыпанного хлоркой санузла.

Все эти годы в Москве ты ни на миг не забывал, кто ты и откуда. Слишком уж хотелось вычеркнуть из памяти прошлое, жить настоящим, без себя прежнего. Все твое с тобой. И потому ты точно знаешь: никогда ничего не просил, но брал сам, и вертухаи боялись соваться в ту часть лагеря, где обитал ты со своей бандой — такими же худыми и злобными малолетками, желудки которых переваривали абсолютно все, даже бетон и ржавую колючку. Единственное, чего ты терпеть не мог ни в жареном, ни в каком вообще виде — это крыс. Ты ненавидел мерзких хвостатых тварей, способных напасть на спящего старика или младенца и загрызть до смерти, обглодать.