Юрий Леж - Перекресток

От Карева сильно пахло потом, кожей куртки, дорожной пылью, машинным маслом и крепкими сигаретами, пачку которых он немедленно извлек из кармана и бросил на столешницу. И был романист весь каким-то сильным, крепким, земным и простецким, особенно на фоне леденящего спокойствия Мишеля и пусть нарочитой, снобистской брезгливости, изображаемой Никой. И руки у него были сильными, мужскими, неухоженными, хоть и с ровно и коротко постриженными ногтями, но — не писательские руки, работящие.

Блондинка легким, едва уловимым движением накрыла своей ладонью ладонь Антона, обозначая принятое у них при встрече вместо устных приветствий рукопожатие, и пристально посмотрела в глаза своего мужчины.

— Про то, как концерт задержали, да не просто, а аж два раза, вы и так знаете, — улыбнулся Антон. — Звонил и тебе, и Мишелю из гримерки. Значит, поезд наш — тю-тю, пришлось выдумывать на ходу, как бы поскорее вас догнать, тем более, в столице мне после концерта и делать-то нечего было… Прямо на ходу, на сцене, считай, договорился с нашим клавишником, он же старый байкер, отошел, правда, немного от их регулярных развлечений, но мотоцикл всегда на ходу, разве что — заправиться пришлось по дороге…

— Ты — на мотике прямиком из столицы? — удивленно покачала головой Ника, широко раскрывая глаза. — И во сколько же ты выехал, бедолага?

— Ночью не рискнул, — сознался Антон. — Все-таки, лет уже пять за рулем не сидел, отвык совсем. Рассвело чуток, и — сразу рванул вслед за вами…

— Долго как-то получается, — неожиданно вмешался в разговор Мишель, скорее по своей бухгалтерской привычке подмечать неточности, чем желая уличить собеседника в некой преднамеренной лжи.

— Долго — это не то слово, — согласился Антон, кивая, как послушный ребенок. — Ну, во-первых, дороги у нас, сами знаете, какие… но не это главное, я бы в городе был уже сразу после полудня, если бы не одно приключение…

— После полудня я только проснулась, — серьезно сказала Ника. — Ну, не томи, что там у тебя случилось? Не можешь без приключений?..

— Как бы это приключение нам всем не аукнулось, — сказал, понизив голос, Антон. — Уезд в блокаде…

…Это только в шикарных видовых фильмах главный герой, ну, или кто попроще, пусть и второго плана, но тоже — высокий, красивый и благородный, лихо оседлав мотоцикл, мчится по бесконечной трассе, ловя лицом встречный ветер, и испытывает от этого движения непередаваемое наслаждение. Попробовали бы режиссеры, да и сами исполнители ролей посидеть хотя бы часок в седле, не меняя позы, сосредоточив все свое внимание на стелящихся под колеса колдобинах и камнях, пожалуй, резко изменили свое мнение о прелестях передвижения на двухколесном транспорте. А если делать это еще и после длительного, вытягивающего все силы концерта, буйной, почти бессонной ночи, после шумной ресторанной компании и какой-то невнятной, полной намеков и недоговоренностей застольной беседы с непонятным, но очень опасным человечком, желавшим всенепременно отговорить его от поездки на фестиваль, но отговорить так, чтобы Антон принял его желание за свое… пожалуй, после таких событий поездка на мотоцикле за полтысячи верст покажется чем-то сродни пыткам. И это — невзирая на цель, приз в конце пути в лице маленькой, лохматой и ставшей за последние полтора года такой близкой блондиночки.

Сосредоточившись на серой, полной неровностей ленте шоссе, стараясь во время заметить и объехать возможное роковое препятствие, будь то просто мелкий камешек или серьезная, сто лет не ремонтированная выбоина, Карев, чтобы не потерять концентрации и не впасть в некую нирвану однообразного движения, думал о Нике. Мысли о ней всегда возбуждали, придавали дополнительный тонус, беспокоили и тормошили.

Кем стала для него за полтора года знакомства известная своей раскрепощенностью, ну, или распущенностью, то ли актриса, то ли модель, то ли и то, и другое сразу, про которую в кругах снобов говорили, сморщив носы: «Та самая, которая…э-э-э-э…», и неопределенно водили в воздухе указательным и средним пальцами… Вместе они не жили, то есть, как говорят замудренные собственными знаниями юристы, совместного хозяйства не вели, хотя и встречались, и ночевали или дневали, в зависимости от обстоятельств, то в его, то в её квартирах частенько, а иной раз выбирались в гостиницы или санатории, на природу, бывали вместе в ресторанах, на некоторых полусветских приемах в салонах друзей и приятелей, которых у Ники оказалось гораздо больше, чем у вроде бы не менее известного и скандального романиста. И как-то незаметно, без особых внешних признаков задорная и хулиганистая блондинка, любительница поэпатировать «почтеннейшую публику» разного рода вполне безобидными, но не укладывающимися в рамки общепринятой морали и норм поведения выходками стала близкой и — настолько, что уже полгода спустя после их знакомства Антон перестал смотреть на других женщин. Нет-нет, смотреть-то он смотрел, даже иной раз с интересом, мог и поболтать на рискованные темы, потанцевать, хоть и не любил этот самый процесс, мог и поцеловаться, пообжиматься, как говорили во времена его детства, но — не более того. В постель Карева тянуло только с Никой. И хотя она никогда не говорила ничего подобного, как-то интуитивно Антон чувствовал, что с девушкой происходит нечто то же самое, и другие мужчины, как самцы, ей стали неинтересны. При этом и он, и она старательно делали вид, что совершенно не задумываются о будущем своих отношений, живя, как бы, одним днем, избегая при общении между собой слов о любви и прочих телячьих нежностях, но где-то в глубине души отчетливо понимая, что они просто нашли друг друга… наверное, еще и для того, чтобы вот сейчас известный романист Антон Карев летел по пустынной трассе на мотоцикле, одолженном для такого случая у одного приятеля, наматывал на колеса пятьсот с лишком верст, только для того, чтобы побыть несколько дней рядом с Никой…

Занятый такими вот мыслями и внимательным слежением за ближним к колесу полотном дороги, Карев чуток увеличил скорость на очередном подъеме — вся дорога шла по взгоркам и ложбинам, то взлетая на пару-другую десятков метров вверх, то опускаясь — и едва оказавшись на вершине, приметил далеко впереди, на следующем взгорке, умело оборудованный блокпост, перегораживающий трассу парой легких бронетранспортеров. Первой, инстинктивной реакцией Антона было желание немедленно прижаться к обочине, бросить мотоцикл и затаиться, понаблюдать за неожиданно возникшим на его пути препятствием, он даже вильнул было к краю дороги, но во время спохватился, что едет по совершенно мирной, пусть и не очень хорошо знакомой имперского значения трассе, с совершенно мирными намерениями, и прятаться от кого-то в такой ситуации было бы глупостью. «Может, какие учения у ребятишек, ну, или ловят кого», — подумал Антон, окончательно подавляя намертво вбитые в подсознание давно оконченной воинской службой рефлексы.