Елена Горелик - Не женское дело. Земля неведомая. Своя гавань. Лев и ягуар

…Второй выстрел — напоминание, десять минут до срока — вот-вот должен был прозвучать, а спор на палубе «Гардарики», изредка перемежавшийся короткими периодами гнетущей тишины, продолжался. Хайме видел, что за ним большинство, и гнул свое.

— Сдадимся! — напирал он. — Мы ведь сейчас на французской службе, и испанцы должны будут обращаться с нами как с военнопленными! Я знаю, мне объясняли!

— Плохо объясняли! — Пьер еще не схватил его и не начал бить морду только потому, что тогда точно на палубе начался бы ад кромешный. — Это в Европе ты был бы «военнопленный», а здесь испанцы любого чужака считают подлым разбойником и вешают на рее при первом удобном случае! Да ты и сам это знаешь! Сдаваться? Кому? Этим донам? Да чтоб я сдох!

— Это кто тут собрался сдаваться?

Голос Галки был еще слаб. Но она воспользовалась мгновением тишины, наступившим после эмоциональной речи Пьера, и ее услышали. И разом обернулись… М-да, капитан «Гардарики» действительно переживала не лучшие времена, хотя до того уже бывала дважды ранена. Исхудавшее, бледное до пергаментной желтизны лицо с темными кругами под глазами. Тусклые растрепанные волосы, разметавшиеся по плечам. Рука на повязке. И стоит скособочившись, прислонившись здоровым плечом к косяку двери.

— Эли, ты с ума сошла, — первым отреагировал на ее появление Джеймс. Подскочил к ней и подхватил под здоровую руку, не давая упасть. — Возвращайся в каюту, тебе нельзя вставать!

— В такой ситуации, Джек, я бы и из могилы встала, — мрачно ответила Галка. — Ведь, если мне не изменяет слух, тут кто-то всерьез говорил о сдаче в плен.

— А вы против? — недовольно спросил Хайме. Орать не стал, тем более что на палубе теперь тихо: все хотели услышать мнение капитана. — На нас сейчас с двух бортов наведены восемьдесят пушек, и до них меньше кабельтова. Знаете, кэп, я не герой и не хочу сдохнуть смертью героя. Лучше плантации и шанс оттуда сбежать, чем вот так сразу в ад!

Галка холодно усмехнулась. Она многое сейчас могла сказать Хайме, и это «многое» было бы до крайности обидным для метиса. Но не в такой момент. Выяснять отношения, когда и так ясно — каждая секунда на счету? Именно этого испанец и добивается. Она видела осунувшегося, хмуро молчавшего д'Ожерона, не решавшегося встревать в перепалку пиратов. Но сейчас он смотрел на Галку с надеждой: в плен ему тоже попадать не хотелось.

— Видите? — Хайме кивнул на высокий красный борт адмиральского линкора, ощетинившийся пушками. И на такой же высокий желто-белый борт с другой стороны. — Хотите с ними драться? Поймите, кэп, это невозможно!

— Невозможно спать на потолке, Хайме. Одеяло все время падает, — на удивление спокойно, даже с ноткой иронии сказала Галка. — А на войне не бывает ничего невозможного. Вот об этом наш испанский друг и забыл. Что самое плохое, кое-кто из вас не только грешит такой же забывчивостью, но и потерял веру.

Галка, крепко держась за мужа, старалась не подать и виду, что у нее от слабости дрожат и подгибаются колени. Только Джеймс чувствовал эту дрожь и слышал, как она тяжело дышит… «Корабль потрепан, кругом враги, команда на грани бунта, полудохлый капитан. Ситуация — просто сказка», — думала Галка. Сейчас ни один, даже самый толковый ее приказ не будет выполнен: когда на борту разброд и шагание, это уже не команда, а черт знает что. А ей предстояло за короткий срок — сколько там еще испанцы отвели времени на размышления? — совершить обратное превращение. Сделать из этого черт знает чего команду.

«Ну нет. Мы еще покусаемся!»

— Ты собираешься прочесть проповедь. Воробушек? — хмыкнул один из матросов, что поддерживал идею Хайме сдаться на милость врага. — В самый раз. Против такой силы переть — это верная смерть. А если решить дело миром, то мы выживем. И ты тоже. Я за то, чтобы сдаться. Ты же французский адмирал, этот испанец перед тобой еще расшаркиваться станет.

«Ага, будто адмиралов не вешают, — язвительно подумала Галка. — Про матросов я вообще помолчу. Нет, братцы. Что угодно, только не плен».

— Сдаться. — Она изобразила холодную усмешку. — Замечательная идея. Может, нам до кучи еще дружно повеситься, чтобы сэкономить благородным сеньорам расходы на веревки?.. Не смотри на меня так, Ранье. Во-первых, я невкусная. Во-вторых, если вы собрались сделать донам приятное, сдавшись в плен, то почему бы не оказать им еще и такую любезность? Если что-то делаете, то не останавливайтесь на полпути, доводите уже до конца… Я тут не зря завела разговор о вере. Только имела в виду не веру в Бога, а веру в свои силы, которую некоторые из вас, кажется, где-то потеряли.

— Черт… — Хайме аж застонал. — На одной вере мы далеко не уедем. У нас сто семнадцать человек вместе с губернатором и доктором. В бортах полно дыр. Течь в трюме еле заделали, все равно вода сочится. Нет грот-брамселя и фока, руль почти не работает. Капитан, неужели вы и правда верите, что мы при таких делах можем в одиночку драться с линкорами? Один их залп — и от нас даже щепок не останется!

— Козырные посудины, согласна, — кивнула Галка. Движение тут же аукнулось темными пятнами перед глазами, шумом в ушах и ручейками пота по вискам. — Пушек и правда многовато. Только на мостике у них стоит даже не Генри Морган, а испанский вельможа. Если не ошибаюсь, наш старый знакомец дон Педро Колон? Этот… дон Педро, насколько я вижу, допустил пару ма-а-аленьких таких ошибочек. Если мы ими не воспользуемся…

Громыхнул близкий одиночный выстрел.

— Что он этим хотел сказать? — поинтересовалась мадам капитан, когда ее столь невежливо прервали.

— У нас еще десять минут, чтобы принять решение, — сказал Джеймс.

— Немного, но и это больше, чем ничего, — ответила Галка, стараясь говорить как можно более спокойно. — Во-первых, смотрите сами: этот испанский болван позволил «Гардарике» развернуться по ветру. Во-вторых, у нас такие пушки, рядом с которыми его артиллерия — куча балласта. В-третьих, у нас целы все мачты и почти все паруса. И наконец у нас на борту такая братва, до которой испанцам как до Луны пешком. Во всяком случае, я в это верю. Почему же вы не верите в самих себя? — Галка вцепилась в Хайме холодным взглядом. Сделала паузу, перевела дух и продолжала уже в более жестком тоне: — Почему, как только припекло, кое-кто вдруг вспомнил о своей заднице и забыл, что он тут вообще-то не один?.. Нет ответа. Вы правы в том, что никогда еще нам не было так хреново, как сейчас. Но не потому нам хреново, что у нас меньше людей, пушек и корабль плохо слушается штурвала. А потому, что на этой палубе кое-кто кое-кого испугался и кое-что кое-куда наложил. Да, братва, это так! — В ее голосе зазвенела сталь, а глазах сверкнул огонек гнева. — Кто-то из вас сказал себе: это невозможно. И уже проиграл. А вы в курсе, почему мы три года — три полных года! — не знали поражений? Да потому, что вы все эти три года верили в победу и даже мысли не допускали о том, чтобы уступить врагу!