Елена Горелик - Не женское дело. Земля неведомая. Своя гавань. Лев и ягуар

Рассмеялся и Этьен, явно с облегчением. Он оценил иронию: Франция явно не в том положении, чтобы посылать прославленного флотоводца против пиратов. Аккуратно отжал курок, вернув его в исходное положение, и засунул пистолет за пояс. Галка медленным движением положила костяной ножик на стол — только рукоятка легонько стукнула по дереву. На лице Этьена отражалась отчаянная внутренняя борьба. Наконец он посмотрел на Галку и сказал:

— Теперь назад мне ходу нет, сами понимаете. Провалившихся шпионов убирают безжалостно. — Галка понимающе кивнула, и Этьен продолжал: — Ренегатов тоже не жалуют. Так что отныне не будет у вас более преданного слуги, чем я. — И поклонился Галке с почтительностью: — Мой генерал.

— Принимаю твою присягу, — хмыкнула она. — Но слуги мне не нужны. Мне нужны друзья.

Этьен невесело улыбнулся, и в этот момент в дверь каюты постучали.

— Подходим к рейду Сен-Доменга, — сообщил вахтенный из коридора. Видимо, Эшби не велел ему заходить в каюту. Ну и слава богу — вопросов меньше.

— Спасибо, сейчас иду, — откликнулась Галка, надевая камзол. Потом поднесла руку ко лбу, провела по волосам.

Голова не болела.

На фортах Сен-Доменга были установлены восемь нарезных орудий, точно таких же, как на трех кораблях пиратской флотилии. Но стрелять с качающейся палубы или с каменной стены — это, как говорят в одном причерноморском городе, две большие разницы. Еще при установке орудия хорошенько пристреляли, и теперь ближе чем на полторы мили к форту подходить рискованно. «Гардарика», «Сварог» и «Перун» эту невидимую границу пересекли спокойно. Зная, что ни одна пушка крепости не выстрелит, если никто не начнет стрелять с кораблей. Следом в кильватерном строю шли «Жанна» и «Дюнуа», еще не оснащенные нарезными орудиями, но в ближнем бою очень опасные — они были быстрее и маневреннее прочих линкоров эскадры, а по огневой мощи почти им не уступали. Фрегаты выстроились второй линией вслед за «Амазонкой».

Корабли, свернув паруса, остановились в восьми кабельтовых от форта. Вполне достаточно, чтобы открыть огонь по бастионам. И получить от них адекватный ответ. Теперь преимущества по вооружению не было. Было преимущество в маневренности, но это мадам адмирала как будто не волновало вовсе.

— Она словно думает, стрелять или нет, — проворчал д'Ожерон, стараясь не пропустить самое интересное.

Он сказал только это, но подумал куда больше. Впрочем, он был слишком умен, чтобы говорить вслух все, о чем думал.

— Если она промедлит с атакой еще хотя бы полчаса, у вас будут все основания отдать ее под суд, — не слишком довольно проговорил де Баас.

Д'Ожерон невесело усмехнулся. «Смешно, — подумал господин губернатор. — Каким образом де Баас теперь собирается отдавать ее под суд?» Он уже понял, что сделал большую глупость. Если мадам Спарроу решит пойти с колонистами на переговоры — кто сможет ей помешать? Если решит к бунтовщикам присоединиться — кто сумеет ее остановить? Хотя… А кто, собственно, может дать гарантию, что вся эта каша с бунтом не заварена ею самой? Если так, то для чего?..

— Я вам говорил, что мы влипли в прескверную историю? — Усмешка д'Ожерона сделалась едкой. — Я ошибся. Мы с вами, месье де Баас, сейчас угодили в такую… — И он назвал точный адрес места, в которое они, по его мнению, угодили.

В те времена, если поблизости не было дамы, и на самых высших уровнях могли ввернуть в разговор непристойность, крепкое словцо. Но сейчас де Баас смотрел на своего коллегу с Тортуги с нескрываемым изумлением.

— Будьте любезны пояснить ваши слова, — сказал он.

— А вы еще не поняли? — Д'Ожерон уже откровенно издевался. — Вы ведь неглупый человек. Можете попробовать просчитать наши шансы против пиратской эскадры, а потом уже заговаривать о каком-то суде. Или вы думаете, эта дама испугается вашего грозного окрика и сама наденет на себя цепи?

— На этот случай у меня есть страховка, сударь, — проговорил де Баас. — Мой человек на борту галеона. В случае, если мадам выйдет из подчинения, ему приказано ее убить.

— Надеюсь, вы понимаете, насколько это сейчас опасно? — нахмурился д'Ожерон.

— Как бы там ни было, а отозвать своего человека или отменить приказ я уже не могу.

— О, в таком случае я буду молиться, чтобы у вашего человека благоразумие одержало верх над инструкцией, — буркнул д'Ожерон. При всем желании он тоже уже ничего не мог сделать. Разве что действительно помолиться.

Ожидание грозило затянуться. Нервы у обоих губернаторов были на пределе: д'Ожерон теребил манжету, де Баас расхаживал по мостику, и оба молчали. О чем еще говорить? Они здорово прокололись, и дай бог, чтобы опасения месье Бертрана оказались напрасными… А если нет? Тогда им обоим предстоят долгие и тошнотворные объяснения с месье Кольбером, директорами компании, а возможно, и с его величеством. Бунты и во Франции не редкость, но во время войны улаживать еще и эту проблему — увольте. Испания ведь не упустит момент, чтобы воспользоваться этой брешью. Маракайбо-то уже придется отложить на неопределенное время. А там, глядишь, будет готова к выходу в море эскадра, стоящая сейчас на рейде Сантьяго…

— Что это? — Де Баас вскинул подзорную трубу, и, убедившись, что зрение его не обмануло: — Что она делает, черт бы ее побрал?!!

Д'Ожерону и без трубы было видно, как с клотиков пиратских кораблей спускают французские флаги. Плохо знавший мадам Спарроу человек мог бы подумать, что она таким манером пытается уломать бунтовщиков на мирные переговоры. Но уж кто-кто, а месье Бертран хорошо знал эту женщину. Она за все время только раз спустила флаг. Чтобы тут же поднять на клотик красный вымпел и вступить в неравный бой с испанцами. Но сейчас порты ее кораблей закрыты. Стало быть, сражаться она и не думает. Зачем же тогда?..

«Ах, черт, я ее недооценил!..»

Не красные вымпелы, а точно такие же, как на форте Сен-Доменга, трехцветные флаги поднялись над пиратской флотилией. Черная полоса, белая, красная.

— Вы… вы это видите? — вскричал де Баас.

— Вижу, — пожал плечами д'Ожерон, всем своим видом демонстрируя олимпийское спокойствие.

— Это же заговор! — бушевал де Баас. Он крайне редко впадал в такое бешенство, а тут было отчего рвать и метать. — Голову даю на отсечение: это все — и бунт в том числе — ее рук дело!

— Незачем так кричать: я об этом уже догадался, сударь, — невозмутимо ответил д'Ожерон. — Будьте любезны, успокойтесь, вас может удар хватить — на такой-то жаре. Все равно мы ничего не можем с этим поделать.

Де Баас выдернул из кармана камзола тонкий батистовый платочек и вытер взмокшее лицо.

— Господи! — простонал он, закрыв глаза. — Д'Ожерон, вы хоть представляете, что для Франции означает потеря Сен-Доменга?