Евгений Лотош - 4-02. Ripresa allegro mosso

Он осекся. Крайне невежливо говорить человеку, даже плоду собственного воображения, что тот снова окажется мертвым. Пусть все идет, как идет.

– Я никуда не денусь, учитель, – покачала головой Карина. – Понимаешь, я и в самом деле жива. Я не умерла ни в пятьдесят восьмом, когда сумасшедший бандит в джунглях проткнул меня тоскалой, ни даже в шестьдесят седьмом, когда мой самолет сбили в Сураграше. Жива я, правда, не в биологическом смысле, обычного тела у меня давно нет, но детали не принципиальны.

– Интересное начало, – кивнул Кулау, потягивая чай. – Значит, тебя проткнули насквозь, ты заживо сгорела в костре из авиационного бензина, но детали не важны?

– Точно! – тихо засмеялась Карина. – Главное в другом. Понимаешь, с пятьдесят восьмого года я больше не являюсь человеком. Я Демиург.

Кулау молча приподнял бровь, ожидая продолжения.

– Учитель, Текира создана искусственно. Ее биосфера – тоже. Люди, тролли и орки – расы, просчитанные на компьютере и выведенные в пробирке. Изначально планета являлась игровой площадкой для Демиургов. Основной Игрок-Стратег известен тебе под именем Вечного Императора Майно. Пробуждение Звезд – событие, отметившее конец Игры и переход Текиры к самостоятельному развитию, и мой эффектор – результат неудачного эксперимента Демиурга Майи. Вот так примерно, если в двух словах.

– И ты являешься представителем… э-э, Дамиургов?

– Демиургов.

– Пусть так. Ты представитель их расы?

– Нечто вроде приемной дочери одного из них, исправлявшего ситуацию после пандемии вирусного эффектора в тридцать девятом. Я послужила одним из инструментов. Ты знаешь Корректора Джао, он появлялся в Крестоцине под именем Дзинтона Мурация. В пятьдесят восьмом он решил, что с меня хватит смертельных опасностей, и переделал меня. Без спроса, что характерно. Я нежно люблю папочку, но до сих пор руки чешутся его прибить за бесцеремонность, – неожиданно сердито закончила она.

Кулау пожал плечами и снова отхлебнул чай, и не думавший остывать. Более того, чашка почему-то оставалась полной. Какой забавный сон, однако. И кажется почти реальным.

Кстати, а результаты испытания ему тоже приснились? Или, проснувшись, придется еще раз ставить эксперимент и терпеть позор унижения, пусть даже невидимого для остальных?

– Он не верит, Кара, – нагая Томара быстро поднялась на веранду, стуча по полу твердыми пятками. Кулау окинул ее взглядом – да, телу не дашь даже тех пятидесяти, что лицу. Скорее, хорошо сохранившиеся тридцать. Интересно, что бы сказал психоаналитик, если поделиться с ним сновидением? – Я даже без нейросканера вижу. Калу, старикашка хренов, ты так и намерен сидеть здесь в блаженной кататонии?

– Для такого замечательно сна я даже готов простить кататонию, – благодушно откликнулся Кулау. – А вот за старикашку ответишь, когда проснусь. Вот объявлю в отделении…

От страшной внезапной боли, пронзившей руку, он дернулся и заорал в голос. От брошенного взгляда захотелось заорать еще раз или же сразу потерять сознание. Сквозь клочья, оставшиеся от рукава рубашки, он ясно видел клочья кожи и мускулов, свисающих с белеющей сквозь кровавое месиво локтевой кости. Остатки рукава быстро набухали темным. Доктор невольно дернул рукой, висящей как плеть, и боль снова пронзила тело.

– Сон больше не замечательный? – ехидно осведомилась Томара. В пальцах, превратившихся в длинные стилетообразные когти, она держала кусок вырванного мяса. – Больше на кошмарик смахивает? Извини, Калу, но я тебя знаю. Без острого шока твою дубовую башку не пробить. А теперь фокус-покус…

Боль в руке внезапно исчезла, а сама рука на мгновение окуталась темной дымкой. Когда та пропала, конечность вдруг снова оказалась целой и невредимой, и лишь окровавленные клочья рукава продолжали ронять на пол террасы тяжелые капли, разбрызгивающиеся по светлому дереву. Кулау ошарашенно посмотрел на них, потом осторожно провел правой ладонью по плечу, подвигал левой рукой. Все в порядке. И кровь – она натуральная. Уж хирург с полувековым стажем способен отличить ее на вид и запах от любой другой субстанции.

– Тома! – досадливо сказала Карина. – Зачем?

– Ну а как ему еще докажешь? – Томара махнула рукой, и кровь на одежде и полу пропала так же внезапно, как и рана. Кусок мяса в ее ставшей нормальной руке тоже исчез, и о произошедшем теперь напоминал лишь порванный в клочья рукав. Женщина придвинула плетеное кресло к столу и уселась в него, забросив ногу на ногу. – Калу, так что там с замечательностью сна?

– Что случилось? – сознание доктора все еще отказывалось принимать происходящее, но чувства уже начали намекать на странность происходящего. Окружающий мир слишком реальный, слишком… живой. Невозможно во сне перенести такую боль и не всплыть к грани реальности. Он еще раз провел пальцами по левому плечу. – Тома, что… ты сделала?

– Учитель, я не успела тебе сказать, – виновато пояснила Карина. – Мы заменили тебе тело. Теперь оно такое же, как и у нас, фантомное, вечное и неуничтожимое. Протяни вперед руку, пожалуйста, и распрями пальцы.

Кулау недоверчиво повиновался. Над верандой повисла тишина, нарушаемая звоном ночных насекомых. Хирург смотрел на кончики пальцев, снова чувствуя какую-то неправильность…и вдруг осознал, что они больше не дрожат. Рука висела в воздухе совершенно неподвижно. Он шевельнул пальцами, и те послушно повиновались в точности так, как хотелось.

– Все-таки сон, – пробормотал он. – В реальности чудеса не происходят.

– Еще раз тебя покромсать? – жизнерадостно предложила Томара. – Я могу. Я не Кара, комплекс вины перед тобой не испытываю, только свистни.

Она растопырила пальцы, и ее ногти медленно приняли форму острых кошачьих когтей.

– Не надо, – Кулау опасливо отодвинулся, и Томара звонко рассмеялась, откинув голову. – Тома… Кара…

– Кулау, не говори ничего, – попросила Карина. – Просто подумай и попытайся осознать, что происходит. Ты не спишь, честное слово!

Доктор медленно выдохнул через надутые щеки и потер пальцами глаза. Откинувшись на спинку, он попытался вспомнить все по порядку с момента, как вошел в учебную аудиторию. Нет, все стройно и логично. Никаких провалов в последовательности и логике событий. Никаких прыжков с предмета на предмет. Самые мелкие детали восстанавливаются вполне отчетливо. И, самое главное, он не просыпается, хотя, как известно, невозможно удержаться во сне, если задумываешься, не сон ли тебя окружает.

Неужели все происходит в реальности? Ой-ёй… Он еще раз подергал клочья рубахи. Сколько лет ее носит, и все как новая… была. Теперь придется другую покупать.

Тьфу. О чем он вообще думает? Какая рубашка? Впрочем, понятно: защитная реакция. Сначала его психика воспринимала происходящее как сон, теперь начала цепляться за мелочи, лишь бы отвлечься от главного – полной абсурдности происходящего. А мы не позволим всяким подсознания переключаться на посторонние материи, вот так. Мы сосредоточимся на главном.