Виктор Глумов - Фатум. Сон разума

— Мам… — Ник подошел к ней, такой маленькой, обнял, позволил уткнуться холодным носом в голую грудь. — Мам, я же теперь работаю. Отправим тебя с Лешкой в санаторий на пару недель, а там видно будет. Мам, все хорошо. Бухгалтеры часто под раздачу попадают. Ма, ну чего ты? Ну хорошо все, ты же дома.

Она плакала, и у Ника щипало в носу Ник, не останавливаясь, рассказывал, как все сложится замечательно, Лешку скоро выпишут, тех, кто ему наркотики продал, посадили уже, справедливость торжествует по всем фронтам, а в холодильнике со вчерашнего дня скучает пицца — Ник ее заказал и не смог ни куска съесть, сейчас они ее подогреют и заточат под кофеек, только маме надо переодеться и умыться.

От маминых волос пахло грязью, сортиром, переполненным плацкартом. Тюрьмой. Но Ник верил в то, что говорил: все будет хорошо.

Когда мама заснула, напившись успокоительного, Ник позвонил Алексаняну. Теперь-то можно. И нужно в формате «необходимо» — встретиться с другом, посидеть где-нибудь.

Артур предложению обрадовался, но уточнил:

— Мне за шмотками надо. Давай в «Филионе» на Багратионовском проезде?

Покупки Ник терпеть не мог, но признал, что ему самому несколько рубашек не помешают. Пропадать, так с музыкой. А пива можно и после дернуть для релаксации.

До торгового центра идти было примерно одинаково что Артуру, что Нику. Алексанян живет на «Багратионовской» рядом с Филевским парком, ему вообще по прямой, но он долго собирается… Ник оделся и вышел из дому. Держался легкий мороз, и вчерашний снег не растаял, припорошил лысый газон и наклонный тротуар. Угрюмый таджик с метлой шваркал по асфальту. Ник поздоровался, дворник улыбнулся: мало кто проявляет уважение к приезжим.

Район такой.

Город такой.

И такая страна.

Подняв воротник пальто, Ник поспешил вниз, к метро «Фили», мимо здания Алмазного фонда, мимо гаражей (кавказская овчарка, вся в колтунах, грязная, облаяла его из-за забора), по переходу под железной дорогой (торговки уже раскладывали свой товар — яркие пижамы, ситцевые халаты, мохеровые кофты, дешевые елочные игрушки), мимо входа в метро (у палатки с шаурмой похмелялись трудяги). Впереди показались купола Покрова Богородицы, но Ник к церкви не пошел, свернул раньше.

Торговый центр построили недавно, в детстве Ника ничего подобного здесь не было. Несмотря на относительно ранний час — еще одиннадцати нет, — к нему тянулась вереница автомобилей. Люди спешат на шопинг, утренние дешевые киносеансы, люди будут весь день «гулять» по этажам, жевать и пить, развлекаться. Ник закурил, чтобы перебить мерзкий привкус отчаяния.

Такой район. Город. Страна. Люди такие. Убей миллион — новые родятся, не лучше и не хуже.

Да что за дрянь в голову лезет?!

Артур ждал Ника у вращающихся дверей ТЦ под козырьком. Топтался. Вздыхал. Помятое лицо говорило о бурном вечере.

— Привет! — Ник пожал Артуру руку. — С кем пил? На работе, что ли? С Опой?

— Да нет, — вяло отмахнулся Алексанян, карие глаза его чудно гармонировали с абстинентно-аристократической бледностью. — Дядя приехал. С тетей. И братья двоюродные. С женами и детьми. Коньяка привезли… А нужно пить, чтобы не обидеть. И есть. И танцевать. И караоке. И еще сестры тоже… кузины. Такие, знаешь… — Артур очертил контур виолончели. — А с ними тоже танцевать.

— Это сколько же всего родственников?

— Немного, — у Артура было отчаянное лицо суицидника, — пятнадцать человек. Папа сегодня вообще встать не смог, мама его таном отпаивает. А дядя ничего. Просил еще коньяка купить, только «настоящий, армянский бери, да…» Они неделю у нас гостить будут, я не выпью столько. И ведь с каждым днем будет все хуже! Давай пива хряпнем, помру же.

Ник восхищенно покачал головой. Стойкий человек Артур Алексанян. Ник как-то на семейное торжество к нему попал — под стол в первый раз в жизни свалился. А пятнадцать родственников… Даже громадная «трешка» родителей Артура, наверное, по швам трещит.

— Ну, давай, — согласился Ник. — Что, на фуд-корте? Ты же до кабака не добредешь…

— Ага, — согласился Артур. — Прости, друг, знаю: шумно, дорого, невкусно, курить нельзя. По бокальчику, хорошо? По одному. А потом — что скажешь, всё сделаю!

— Так вот прямо всё? — усомнился Ник. — И Опу поцелуешь?

Артур позеленел. Ник полюбовался его новым цветом лица, рассмеялся и потащил чудо природы на второй этаж — возвращать к жизни.

Фуд-корт — половина этажа, отданная под ресторанчики быстрого питания, — был полон. Уставшие после вчерашнего отцы семейств поправляли здоровье пивом из пластиковых бокалов. Томились за ноутбуками подростки, пришедшие на халявный Wi-Fi. К стойке «Макдоналдса», как всегда, выстроилась очередь, продавцы менее раскрученных ресторанчиков скучали на своих местах. Зевал охранник, прислонившись к ограде.

Ник посадил Артура за свободный столик и пошел за пивом. Выбор невелик, курить нельзя — прав Алексанян. Но чего не сделаешь ради дружбы! Себе он взял стакан кофе и бутерброд.

Окруженный аквариумами бутиков, «ресторанный дворик» производил странное, давящее впечатление: все новые и новые люди выходили с эскалаторов, стоял многоголосый гам, в детском магазине играла музыка, столики покачивались, пахло специями и общепитовской жратвой.

Они устроились у перил, у самого края. Отсюда видны были первый этаж, лента эскалатора. Артур припал к стакану, выхлебал половину, вытер пенные усы:

— Чувствую себя алкоголиком! Сопьюсь. Или помру.

— Да ладно, расслабься. Сейчас полегчает.

Ник вытащил сигарету и принялся разминать ее в пальцах, размышляя, как бы выйти покурить, чтобы Артура не обидеть. Решил потерпеть.

— Рассказывай, — предложил Артур, — как живешь?

— Да так. Работа хорошая. Ненапряжная. Атмосфера, правда, в коллективе — куда там нашему паучатнику… С девушкой познакомился, с коллегой. Не могу только понять: я ей нравлюсь или это начальник велел в курс дела ввести. Лешку выпишут скоро. Мама дома. Всё, в общем-то, нормально.

— Что-то по тебе не видно. Ладно мне плохо, а у тебя, прости, такая морда, будто ты всю ночь в подушку рыдал.

Природный пессимизм Артура иногда давал сбой. Ник не рыдал в подушку, а приходил в себя после выступления. Ощущения были как у обожравшегося энергетического вампира.

Артур, видимо, понял без слов. Он оживал на глазах, начал расписывать институтские новости: репрессии, направленные Опой против студента из «партии Каверина», неистовый Конь (вышиб трех наркоторговцев с территории, одному палец сломал и при этом так матерился, что девушки млели, а преподаватели конспектировали), интриги профессуры и замдеканов, секретариатские сплетни… Ник слушал вполуха.