Виктор Глумов - Фатум. Сон разума

Регионы, пораскрывав рты, следят за событиями в Москве. Удивительно, но по центральным каналам передают о волнениях, и по радио тоже… Правда, не говорят почти о причинах, сухо освещают события. Но и на том им спасибо.

И все-таки почему Анечка не берет трубку?

— Михаил Евгеньевич! — Помощница рыдала, тушь потекла. — Михаил Евгеньевич, война началась! Там стреляют!

Он кинулся к телевизору в комнате отдыха. Корреспондент молчал, камера из какого-то окна фиксировала происходящее: вертолет, круто уходящий в сторону, накатывающую на строй полиции толпу.

— Где стреляют? — недовольно поинтересовался Михаил.

— Только что…

Хлопки выстрелов. Стреляли демонстранты.

— Вот блин, — прошептал Михаил.

В толпе закричали пронзительно и тонко. Но люди не отступили, они наседали на полицию.

— Правоохранительные органы, видимо, опасаются давки. Поэтому не используют газ, — предположил журналист.

Михаилу показалось, что в гуще толпы мелькнула Анино пальто. Он подскочил вплотную к телевизору, но оператор сменил план, и снова стало видно небо, вертолет, огибающий площадь по широкой дуге.

Помощница заскулила, зажав рот ладонью. Михаил недовольно покосился на девицу: нечего панику разводить, не война пока, не война. В приемной собирались сотрудники.

— У меня дочка одна дома, — простонала помощница, — как раз должна из школы прийти. Там. В центре. На Арбате.

— На Арбате спокойно, — сказали ей. — Не переживайте так.

Прямой эфир сменился интерьером студии и взволнованным лицом диктора.

— Только что мы получили новую информацию. Президентом Российской Федерации на территории нашей страны объявлено чрезвычайное положение.

— Звоните Каверину! — рявкнул Михаил, не обращаясь ни к кому конкретно.

Чрезвычайное положение — значит, студенческий бунт расценен как вооруженное восстание. Да что же они творят, эти дети?!

— Частные телеканалы временно приостановят вещание, — продолжал диктор, — запрещены всякие митинги и демонстрации, гражданам рекомендовано оставаться дома. В Москву будут введены силы Пятой мотострелковой дивизии Московской области и Четвертой отдельной танковой бригады…

— Ой, мама-мамочка! — запричитала помощница. — Ой, божечки мои…

— Уточняю… — Диктор заглянул в свой ноутбук, и глаз его дернулся. — В связи с введением на территории Российской Федерации чрезвычайного положения установлен запрет на проведение собраний, уличных шествий, забастовок, а также любых массовых мероприятий, включая спортивные и зрелищные; на увольнения рабочих и служащих по собственному желанию; на использование радио- и телепередающей аппаратуры, звукозаписывающих средств; устанавливается контроль за средствами массовой информации; вводятся особые правила пользования связью; ограничивается движение транспортных средств и по требованию проводится их досмотр…

— Каверин на связи, Михаил Евгеньевич! — В руку Михаилу сунули горячую телефонную трубку.

Он повернулся к телевизору спиной и вышел в свой кабинет.

— Я скоро приеду, Михаил, — пообещал Ник, — и спущу с вас всех шкуру. Кто начал беспорядки? Левые? А почему не проследили? Какого черта там делают «щитовцы»?!

— Не знаю, Никита Викторович, — Михаилу показалось, что Каверин намного старше его, — я вообще ничего не понимаю… У леваков предлог — вроде убили кого-то в драке, и вообще все как с цепи сорвались…

Толпа билась о полицейское заграждение. Толпа напоминала рой: плотная в центре, с отдельными пчелами, кружащими у краев. Внутри нее вихрились водовороты, разбегались волны, движение тасовало людей, как крупье колоду карт. Сколько их там? Тысячи ведь, если не десятки тысяч, если не сотни.

И все — молодежь. Их никто не вел за собой, никто не читал тезисы с танка или броневика, никто не надрывался с трибуны.

Толпа накатилась на щиты и смяла строй полицейских.

Аню швырнуло вперед, на обтянутую кожаной курткой спину, приложило носом. Аня отскочила, насколько могла, выставила руки, защищаясь от толчков и ударов. Часть демонстрантов пыталась выбраться из кипящего котла Манежной площади. Ребята, с которыми она шла бок о бок, потерялись где-то. Голова кружилась. «Мне надо вон туда, к метро, — подумала Аня, — обязательно надо к метро». Она понимала, что не получится, что ее тянет и тянет вперед, кажется, к Думе, а может, к Красной площади. Аня не ориентировалась, небо над головой оставалось неизменным. Рядом оказался мужчина, взрослый и большой, Аня повисла на нем:

— Помогите мне! Помогите!

Он стряхнул ее, даже не посмотрев. К метро выбраться не получалось, и Аня с ужасом подумала, что ее несет ко входу на Красную площадь. Она представила себе толпу, втягивающуюся в арку — затопчут же! Видно, не одной ей в голову пришла такая мысль — двое парней, о чем-то споря, начали проталкиваться вправо. Аня вцепилась в руку одного из них:

— Помогите! Пожалуйста!

Парень окинул ее оценивающим взглядом и кивнул. Аня расцеловать его была готова, этого незнакомца, и его друга, тянущих ее куда-то в обход страшной громады Исторического. Точно, там же есть проход на Красную площадь, там свободней. Мимо поплыла стена Кремля. Ребята держались ближе к ней. Идти стало свободней, уже никто не сдавливал, люди бродили туда-сюда, и Аня смогла осмотреться. Решила пробираться к Ильинке, уходить отсюда. Ее спасители о чем-то совещались.

— Я пойду, спасибо!

— Куда пойдешь? Ты что?

— На Ильинку выйду — и к метро какому-нибудь. С меня хватит, — упрямо ответила Аня.

— От дууууура! Сейчас сюда полицию стянут. Надо где-нибудь спрятаться и переждать!

Над площадью пронесся визг неисправного усилителя. Аня заозиралась. На Мавзолее хлипкий человек размахивал красным флагом и орал в матюгальник неразборчиво.

— Это плохо, — прокомментировал парень, — это он совсем зря в вожди революции лезет. Девушка, вас как зовут?

— Аня.

— А меня — Иван. Так вот, Аня, это ведь не революция, это обычный бунт, да? И подавят его обычным способом. Разгонят водометами, «черемухой» и резиновыми пулями. А теперь представьте, что будет, когда все ломанутся на Ильинку. Надо где-то переждать. Я думаю — вон там, где могилы, у стены…

Его приятель кивнул. Ане стало интересно. До этого ей было жутко, ее несло куда-то, ее толкало и швыряло. Но ведь красный флаг на Мавзолее, послушать бы, что говорит этот человек, а спрятаться всегда успеем. Если до сих пор не разогнали — с чего теперь-то разгонят демонстрацию?

— Давайте послушаем, — предложила Аня, — раз уж нам все равно к стене ближе.

Иван глянул на нее сверху вниз — Анин рост позволял это почти всем мужчинам.

— Вы надеетесь что-то новое узнать?