Станислав Шуляк - Непорочные в ликовании

— Ишь, слова-то какие выучил!.. Да толку-то от твоих слов? Итого девятьсот пятьдесят. Минус подоходный налог и отчисления в пенсионный фонд… Восемьсот десять, — решительно объявила наконец старуха.

— Нет, что бы ты не говорила, — говорил еще Гальперин, — а с этими коэффициентами я решительно не согласен. Лиза, это что за коэффициенты такие? Откуда они взялись?

— Дай им девятьсот, — брюзгливо говорила Лиза, на минуту отрываясь от чтения.

Старуха поджала губы, подчиняясь.

— А на бензин? — возвысил голос Гальперин.

— Никакого бензина! — крикнула старуха. — Слышишь, Лиза, какой это еще бензин может быть?

Лиза поморщилась.

— Мы что, пешком ходить должны? — Иванов говорил неприятным и злым своим голосом.

— А хоть бы и пешком. Вон брюхо себе наел какое!.. Аж висит на сторону!.. Смотреть противно.

— На бензин! — рявкнул Иванов.

— Мы не уйдем отсюда, пока не получим на горюче-смазочные материалы, — подтвердил и Гальперин, недовольно высморкавшись.

— Дай еще сто, — с досадою говорила Лиза.

— Господи, — вздохнула старуха. — Куда ж это годится?.. Это ж целая тыща выходит-то!..

— Не твое собачье дело! — говорил Гальперин, с достоинством принимая деньги. — Ты, Никитишна, когда-нибудь Юнга читала? Ученый такой был. Хотя где тебе Юнга читать!.. Вот ты вообще знаешь, что такое психотип? Скажем, есть психотип — холерик, флегматик, сангвиник и этот… как его? меланхолик!..

— Сам ты меланхолик! — огрызнулась старуха.

— А есть еще психотип — гнида. Вот ты и есть такой психотип, — говорил Гальперин, довольно потирая руки.

— Лиза, что это такое?! — возмущенно крикнула старуха. — Они же просто издеваются над старым человеком!..

В другой комнате зазвонил телефон.

— Да, — сказала Лиза. Голосом полным тотальной убедительности говорила она. Здесь уж она была в своей тарелке, на своем месте, ее никому было не сбить или не смутить. Великим профессионалом в искусстве смущения была сама Лиза. — Да. Я свободна. Я прошу вас быть со мной вполне откровенной. Расскажите мне, что вас беспокоит. Вы можете все рассказать мне. Я уверяю вас: то, что вы расскажете мне, будет только нашим секретом, нашим — вашим и моим. Моим и вашим…

Никитишна приложила палец к губам и замахала рукой на психологов. Те, взволнованные, на цыпочках вышли из комнаты.

— Да, — сказала Лиза. — Разумеется, я слушаю вас…

Раскрытая книга страницами вниз лежала на столешнице перед Лизой. «Отец Горио» потертым бледным золотом было оттиснуто на черной обложке.

— Ну чего суешься, когда никто не просит? — говорил Авелидзе, бинтуя Неглину ляжку. — Думаешь, так приятно мне тебя перевязывать каждые два часа? Делать мне больше нечего? Ладно-ладно, — успокоил он еще своего пациента, слегка похлопав того по здоровому бедру, — мне не трудно…

— Вроде, я еще на работе пока, — буркнул Неглин.

— «На работе»!.. — передразнил врач. — Все мы на работе. Ты раненый, а потому должен сидеть в кабинете — бумажки перекладывать, а не скакать, как козочка. Без тебя обойтись могут.

— Мне, что говорят, то я и делаю.

— Вот я тебе и говорю, что делать. Я и Борису скажу то же самое. Людей надо беречь. Тем более такого ладного мальчика, — говорил еще Георгий, посмотрев тому в глаза долгим взглядом и сжав рукою колено Неглина. Тот слегка отстранился. Тем более, что и перевязка уже была закончена.

— Спасибо, — сказал Неглин, одеваясь.

— На здоровье, малыш, — говорил невозмутимый грузин. Он оглядел молодого человека с головы до ног, и губа его дрогнула. — Давай-ка пока партейку в шахматы! Хочешь? — сказал он.

Неглин не хотел, но и отказываться не стал. Он боялся заснуть, прямо на стуле, сидя за доской шахматной, оставалось лишь тереть глаза, сжимать кулаки до боли, уговаривать себя и встряхивать. Впрочем, врач знал все их нынешние казенные обстоятельства, и его можно было не стыдиться. Он поставил на стол доску, фигуры на ней расставили в четыре руки; белые выпали Неглину, и он, не задумываясь, сделал стандартный пешечный ход с e2 на e4. Авелидзе отвечал кое-как.

— Ты в университете-то там у себя чем занимался? — спросил он, обдумывая какую-то свою первоначальную комбинацию.

— Я уже говорил. Математикой, — сухо сказал Неглин.

— Да-а, математика!.. Иксы, игреки!.. Синусы, косинусы!.. Математика сейчас никому не нужна.

— Да, — говорил Неглин.

— И физика тоже не нужна. И химия. И биология. И астрономия. Наука вообще не нужна. Ты физику-то тоже учил?

— Немного.

— Зря. Не надо было вовсе. А химию?

— Нет.

— Правильно. И не надо было. И биологию не учил?

— Нет.

— Хорошо. Никому не нужна биология. И наука никому. А мы вот та-ак!.. — протянул грузин. — Лошадку-то вашу и подберем!..

Неглин помрачнел. Он волосы ерошил, уткнувшись в мелькающие перед глазами фигуры.

— И искусства тоже совсем не надо. Театров там всяких, кино, балетов, опер… Ничего не надо. Только — телевидение, церковь, газеты!.. Телевидение, церковь, газеты!.. И все!.. Не согласен?

— Шах, — говорил Неглин. И на мгновение провалился в бытие иное, усталое, недействительное, на мгновение провалился Неглин.

— Как это — шах? — заволновался Георгий.

— Вот так — шах! — Неглин говорил, просыпаясь.

— Ну ты даешь! Мне — шах!.. Ну — математик!..

И вправду был шах, Георгий глазами по доске шарил, соображая, как ему поправить положение свое. Сгрудились фигуры белые напористые вокруг заносчивого его короля. После слышали шаги, и вот в кабинет вошли Кот и Задаев; Неглин, поморщившись от боли, встал со стула поспешно.

— Шахматишками балуетесь? — с ехидцею с порога Кот говорил.

— Видели, видели вас по телевизору, — говорил и Георгий, смахнув фигуры с доски. — Ты, Борис, у нас настоящей звездой становишься. Сексуальный символ!.. «Я не разговариваю, я действую»!..

— Сексуальный символ у нас — Неглин, — осклабился Кот. — Молодой, здоровый, красивый!.. Девушки перед ним так прямо сами на спину падают.

— Падают? — переспросил Авелидзе у Неглина.

Тот покраснел слегка и разозлился на себя от того, что покраснел. Ему хотелось дышать шумно и тяжело, чтобы сон не так нападал на него, чтобы усталость оставила его, говорил себе Неглин.

— Ну так и что же? — говорил еще Георгий с ожесточением наигранным, нарастающим. — Что ж вы совсем заездили свой сексуальный символ? Вон на парне лица нет, и с ног валится!..

Кот посмотрел на врача и на Неглина, потом снова на живого, разбитного грузина, поколебался немного и наконец решил:

— Так, Неглин! Свободен до вечера! И чтоб через минуту здесь духа твоего не было! Понял? А потом продолжим заниматься детским садом.

Неглин молча козырнул и понемногу стал складывать шахматы. Кузьма ухмылялся рассеянно.