Станислав Шуляк - Непорочные в ликовании

— Ты слышала, что брат ранен? — сказала сестра средняя Алла.

Мария стояла перед младшими братом и сестрой и не сопротивлялась и не слушалась, она их, казалось, не слышала вовсе, будто только досадуя, что ей не дают исполнить ее неведомое внутреннее побуждение. Если б ее отпустили, она бы тотчас снова пошла навстречу известной только ей одной цели.

— Маша, не ходи никуда. Пойдем, пойдем в комнату. Пойдем, еще полежишь! Слышишь? — хлопотала сестра.

Папаша, всеми оставленный, мычал и подвывал в комнате так, что это было слышно здесь, в коридоре.

— Слушайте, — крикнул Неглин. — Мне бы, правда, поспать! А?!

— Пойдем, пойдем!.. — Алла стала теребить Марию за рукав пальто. — Ну, пойдем же!.. Что ты стоишь? Что ты стала посреди коридора и стоишь, а? Ты вообще можешь сказать, куда ты собралась?..

Ни она, ни Неглин не ожидали ответа Марии, не ожидала, наверное, его и она от себя, и ничто не изменилось в выражении ее лица и во взгляде ее отсутствующем, и только чуть-чуть приоткрылись губы женщины, и из глубины ее измученной, иссохшей груди донеслось глухое, утробное и беспрекословное:

— За… творогом…

Иванов сам сел за руль и повел фургон, и Гальперин втайне даже чуть не перекрестился. В этом было нечто непостижимое и удивительное. Неужто тот опять взялся за ум, сказал он себе, неужто он бросил свои глупости и вновь решил стать человеком?

Иванов замурлыкал что-то наподобие песни, должно быть, от удовольствия, которое получал, ведя машину, слов Гальперин не знал, но мотив казался знакомым, Гальперин хотел даже подпеть, но Иванов неожиданно оборвал свою полуприметную неказистую песню.

— Ох, — элегически сказал Иванов, — если бы ты только знал, как я раньше любил психологию!..

— А что, — отозвался Гальперин, — я тоже любил, я и сейчас люблю.

— Нет-нет, я больше. Я, буквально, грезил. Я еще в школе знал, что обязательно стану психологом. Никем не хотел больше быть.

— А, ну тогда — конечно, — отозвался Гальперин. Жалко ему было, что ли, подыграть своему ностальгирующему товарищу?!

— Я в институт поступил не с первого раза, но, зато как поступил, так учился, как зверь. А сколько я разных новых тестов придумывал!.. А курсовые я не только свои делал, но и другого потока тоже брал и делал. Так-то вот!… Я хотел знать все и уметь все!..

— Да-а!.. — протянул Гальперин. — Это, конечно, настоящий интерес, ничего не скажешь! Не за страх, а за совесть!..

— Но зато я и в людях разбирался, как никто. Вот только взгляну раз на человека, и все тебе сразу о нем расскажу. И кто он такой, и чем занимается. И о чем думает, и что скрывает. И что любит, и что ест и пьет… Все-все!..

— Вот, — сказал Гальперин. — Куда потом все девается? Все самое лучшее в нас: было оно, и — вдруг нет его!.. Отчего так?

— А еще, бывало, так: с девушкой познакомишься, пообщаешься с ней, буквально, минут пять, а потом посмотришь на нее особенным, психологическим взглядом (у меня был такой свой взгляд) и говоришь ей: я знаю, тебе нравятся два парня, один умный-умный и учится хорошо, а другой поглупее и попроще. Но зато тому, что попроще, больше нравишься ты. А тот, что умнее, он о себе высокого мнения, и на тебя даже не смотрит. И вот ты не знаешь, что лучше. А она так: «Ой, — говорит, — а откуда ты все знаешь? Ты так все про меня хорошо рассказал».

— Да, — сказал Гальперин, — это уже даже и не психология.

— Как не психология? — раздраженно насторожился товарищ его. — А что же? Очень даже психология.

— Да нет, я в том смысле, что это даже выше, чем психология, — поправился Гальперин.

— А, ну да!.. — успокоился Иванов.

Возвращались другой дорогой, Иванов знал город как свои пять пальцев, с этим уж трудно было поспорить. По пустынному широкому проспекту с трамвайными путями ехал их черный фургон, по обеим сторонам теснились грязные мрачные заводы, и ни один трамвай им не попался по дороге. Должно быть, те вовсе сейчас не ходили, но даже и машины встречались нечасто. Город не вымер, но казался на последнем издыхании больным, который давно уже опостылел его равнодушным домочадцам и родичам. Жители города старались пореже выбредать на его скудные улицы и все теснились по своим жалким жилищам, равнодушно исполняя свой убогий размеренный обиход.

Иванов повернул в сторону центра, хотел проехать переулками, но тут их фургон неожиданно остановили военные, прапорщик и трое солдат; один из солдат махнул полосатым жезлом, у остальных были автоматы наизготовку, так что особенно-то не поспоришь.

— Кто такие, не пойму? — говорил Иванов, пока военные подходили к фургону. — Десантники, что ли? Или инженерные войска?

— У десантников нашивки другие. И не инженерные войска. Вспомню — скажу, — пообещал Гальперин. — Сейчас из памяти выскочило.

— Ну-ка из машины оба! Быстро! — скомандовал прапорщик.

Останавливали их вообще редко, а если останавливали, так обычно отпускали тут же, даже не смотря документы; фургон их, да и они сами были весьма приметны. Иванов к такому обращению вообще не привык и раздраженно вылез из кабины. Гальперин тоже соскочил на асфальт.

— Что происходит? — ощетинившись говорил Иванов. — У нас особые полномочия. Нас весь город знает.

— Здесь только у меня особые полномочия, — рявкнул в ответ коренастый прапорщик. — Что в фургоне?

— Ничего особенного, — встрял Гальперин. — Инвентарь и приборы. Мы — научные работники.

— Открывай!

Иванов побледнел от возмущения, но — нечего делать — пошел открывать. Все вшестером они обошли фургон, Иванов долго возился с двустворчатой дверью, как будто бы там заело замок, но потом все же открыл. Один из солдат запрыгнул в фургон и стащил пленку с лежавшего на полу мальчика, и в руке у того была маленькая серая с коротким жестким застывшим мехом белочка. Солдат присвистнул от увиденного и обернулся к своему начальнику.

— Это ваши приборы? — говорил прапорщик.

— Несчастный случай, — убежденно отвечал Гальперин. — Мы везем его на исследования по просьбе вдовы. То есть, матери. Очень срочная работа!..

Еще один солдат залез в фургон, и вдвоем они стали осматривать тело.

— Вроде, задушен, — сказал он.

— Знаете, что по закону с вами сделать можно? — спросил прапорщик у приумолкшего злющего Иванова.

— А может, и нет, — усомнился другой солдат.

— Так, — сказал прапорщик. — Звоню в прокуратуру.

Он взялся за мобильный телефон, набрал какой-то номер и довольно долго ждал соединения, иногда потрясывая головой, будто от тика.

— Дежурный? — сказал он. — Дежурный? Подскажи-ка мне телефон прокуратуры. Какой? Записываю. Запиши-ка или запомни — бросил он солдату и стал диктовать номер. — Спасибо, — говорил он в трубку. — Да, задержали тут двоих гавриков. Подозрительных. Да. Разберемся. Ну, ладно, бывай!..